Эдвина вздохнула и опустила глаза.

– Мне кажется… все это объясняется тем, что я непростительно неопытна в вопросах страсти. – Эдвина прошла дальше в комнату. – Я в полном смятении. Я не умею… Я не знаю, как стать… соблазнительной. – Ее щеки запылали. – Просто мне противно чувствовать себя глупой неумехой… Особенно учитывая, что вы привыкли иметь дело с дамами, весьма искушенными в любовных делах.

Прескотт сделал шаг к Эдвине.

– Так, значит, скорбь по покойному супругу здесь ни при чем?

Она покачала головой:

– Нет.

– Но в общем, было бы вполне естественно иметь такое чувство… словно предаешь родного человека…

Скривив губы, Эдвина покачала головой:

– Ничего подобного я не испытываю, поверьте мне.

У него в глазах вспыхнула надежда.

– Может быть, вам кажется, что, когда вы со мной, вы оскверняете его память?..

Она снова покачала головой:

– Вовсе нет.

– Наверное, вы не можете не сравнивать нас?..

– Ну, по-моему, совсем этого избежать нереально.

Прескотт опустил глаза и заметно сник.

В уголках губ Эдвины притаилась улыбка.

– Но, положа руку на сердце, сэр Джеффри во многих отношениях вам проигрывает.

Прескотт воспрянул духом, но в его глазах все еще было сомнение.

– Правда?

– По крайней мере до сих пор было именно так. Я возьму на себя смелость заявить, что это как сравнивать… черствый подгоревший гренок с горячей пшеничной лепешкой, намазанной маслом и клубничным вареньем.

– Неужели я в этом примере – лепешка?

– О да, – улыбнулась она. – С пылу с жару.

– Вам следовало упомянуть абрикосовое варенье, а не клубничное.

– Как я могла перепутать?! – картинно всплеснула руками Эдвина и была вознаграждена его несравненной улыбкой, от которой у нее стало тепло на душе.

Прескотт подошел к ней, взял за руки и сказал:

– Я пришел к вам, Эдвина, потому что хочу вас. А все остальное – мелочи.

– Но, придя ко мне, вы застали меня орошающей слезами покрывало. Это не самый лучший способ соблазнить мужчину.

– Зато он отличается оригинальностью…

– Покрывало – не лучшее, что женщине нужно, чтобы соблазнить мужчину.

– В этом я должен с вами согласиться. Но вы исправили свою оплошность.

– Когда надела свой розовый пеньюар?

– Да нет же, глупышка. Когда вы улыбнулись мне. Улыбка – единственная одежда, которая нужна женщине, чтобы соблазнить мужчину.

После этих слов Прескотт прижался губами к губам Эдвины. И то, что он делал, гораздо красноречивее любых слов свидетельствовало о том, что все тревоги Эдвины были напрасны. Для Прескотта Дивейна не имело ровно никакого значения, как сейчас выглядит Эдвина и во что она одета. Его ни капли не смущало, что у нее растрепанные волосы, зареванное лицо и ярко-красный вспухший нос. Не говоря уже о ее перевернутой вверх дном спальне.

Прескотт торопливо сбросил туфли и пиджак, жилет и рубашку. Он поцеловал Эдвину так, что у нее захватило дух и закружилась голова.

От его поцелуя у нее словно выросли крылья. Эдвине казалось, что она парит в небе, пока она не поняла, что это Прескотт поднял ее на руки.

Он поднес ее к кровати и, прижимая к себе одной рукой, другой стал сбрасывать с кровати ворохи одежды и белья. Затем положил Эдвину на постель и накрыл ее своим стройным телом. Прескотт принялся осыпать ее шею горячими влажными поцелуями, отчего у нее перехватило дыхание.

– Вы так хорошо пахнете, – бормотал он. Его губы заскользили по обнаженной груди Эдвины и задержались на соске.

Выгнув спину, Эдвина выдохнула:

– Ах, ах… Господи милостивый…

– Нет, это не Господи, это всего лишь я, – ворковал Прескотт, глядя на нее и улыбаясь. А затем снова стал ее ласкать.

Глаза Эдвины сами собой закрылись, а тело накрыла волна горячего желания. Никто никогда так не ласкал ее – словно по мановению волшебной палочки вызывая к жизни подспудно дремавшие в ней инстинкты.

Сначала Прескотт гладил нежную лодыжку Эдвины, а затем его рука заскользила вверх по ее ноге, и он развязал ленточку подвязки.

Когда Прескотт неуклонно поднимался к колену, а затем к бедру, Эдвина затаила дыхание. Она уже изнемогала от желания.

– Прескотт…

Эдвина тяжело дышала, сгорая от необузданной страсти, которой никогда дотоле не испытывала.

Прескотт остановился. Он лежал, опираясь на локоть, и улыбаясь смотрел на Эдвину. Ее щеки пылали, а глаза потемнели от желания. Она обняла Прескотта за плечи и привлекла к себе. С ее губ слетел слабый стон.

Эдвина исступленно целовала Прескотта, как будто хотела навсегда запомнить ни с чем не сравнимый вкус его губ.

Воодушевленный порывом Эдвины, Прескотт ринулся вперед и прижался к ее мягкой плоти, даря ей невероятное по силе наслаждение.

Тело Эдвины извивалось под ним. Закрыв глаза, она без остатка отдалась своим необыкновенным ощущениям. Ей казалось, что она спала всю свою жизнь – вплоть до этой ночи, до этого волшебного момента.

– Господи, как вы великолепны! – пробормотал Прескотт, задыхаясь.

Эдвина открыла глаза и встретила его тяжелый от желания взгляд. Она была не в силах что-либо сказать.

За свою жизнь Прескотт был в постели со многими женщинами. Но ничего из того, что он испытывал раньше, не могло подготовить его к яростному напору страсти Эдвины – дикой и безудержной. Каждый ее стон потрясал его до глубины души, наполнял неукротимой энергией его чресла, устремляя его вперед. Он подарил Эдвине новый для нее чувственный опыт – ни с чем не сравнимый и восхитительный, – когда она с изумлением узнавала, на что способно ее собственное тело. Прескотт показывал Эдвине неведомые ей доселе возможности ее собственной страсти.

Он погрузился в нее до конца и на секунду замер, боясь потерять над собой контроль. А затем начал двигаться, то выходя из нее, то погружаясь все глубже.

– О… О… Боже мой… – Закрыв глаза, она тихонько стонала.

Это было фантастично. Весь белый свет словно исчез и превратился в темное небо, усыпанное блестящими звездами, жаром и яркими радостными ощущениями.

Прескотт непроизвольно вскрикнул, и все существо Эдвины возликовало. Обнимая его так крепко, как будто от этого зависела ее жизнь, она закричала от наслаждения.

Обессиленный, он повалился на нее, тяжело дыша и щекоча ей шею своим теплым дыханием. Они оба были запыхавшиеся, мокрые от пота, обессиленные… и счастливые. Их сердца бешено стучали в такт.