Этот довольно схематический обзор топографии и климатических условий, преобладающих в районе Золотого Берега, дает ясное представление, каким непростым и опасным предприятием занимались здесь английские первопроходцы-золотоискатели. И это еще не все, к сказанному необходимо добавить проблему языкового контакта с туземцами, принадлежащими к негроидной расе. Если бы не аккра, способное племя, давшее бóльшую часть ремесленников и моряков западного побережья, эта проблема оказалась бы практически непреодолимой. К счастью, аккра, говорящие на языке га, знакомы и с диалектом кробо и адангме, местные говоры которых освоили англичане во время захвата страны готтентотов, открытой Сесилем Родсом. Отличающиеся своего рода кудахтаньем, своеобразным присвистом готтентотские диалекты распространены по всей Африке. Они лежат в основе и более продвинутых хамитских языков, наибольшее развитие из которых получил блед – на нем говорят в Марокко. Так или иначе, но английским колонизаторам сильно помогло то, что они сумели наладить общение с людьми из племени аккра, которые, в отличие от кробо, живущих вокруг Кробоберга, были народом гордым, кочевниками, несомненно находившимися в родстве с аполлониями Берега Слоновой Кости. Освоившему язык га англичанину сравнительно нетрудно было объясняться на распространенном в тех краях языке, который назывался тви, цви или чи. Этот язык имеет явную близость к разным полинезийским ветвям, поскольку, как и они, принадлежит к великой группе языков, на которых изъяснялись жители исчезнувшего континента My. Сегодня благодаря неустанным героическим усилиям базельских миссионеров книги, напечатанные на га, читаются говорящими и на кробо, и на адангме, если они грамотные. В общем и целом следует признать, что туземцы Золотого Берега обнаруживают поразительно сильное стремление к учебе. Особое внимание они уделяют по возможности воспитанию характера, а также сохранению всего ценного, что есть в африканской культуре. Для этого всех учителей обязали овладеть по меньшей мере одним из наречий, предпочтительно гуан или обуту. Помимо английского, туземцев обучают их родным языкам тви, га, фанти, эве и кробо. «Лесные», то есть туземные школы не поощряются, их почти всегда закрывают. С другой стороны, стимулируется создание колледжей. Колледж Принца Уэльского под Аккрой, строительство которого обошлось в два миллиона долларов, сыграл большую роль в становлении и развитии национального самосознания и интеллекта. Необходимые для этого деньги были собраны преимущественно самими туземцами, которые до завоевания англичанами не знали цены ни золоту, ни образованию. В наши дни благодаря преподаванию религии, что всегда составляло главное содержание учебного плана, вера в Бога стала практически всеобщей, как и вера в будущее государство. Фетишизм почти совсем изжил себя. Ну и конечно, вместе с ним и каннибализм.

Следуя своему здравому инстинкту в создании и сохранении империй, англичане как можно меньше вмешивались в туземные формы управления. В каждой деревне есть свой вождь, который по своему усмотрению назначает управителя, омахене на языке эве. На деле омахене, временно получающий в свои руки власть, выбирается из членов узкого круга семей, как это делалось, по обычаю, в Северной Европе до провозглашения монархом короля Людовика. Пост этот почти всегда переходит по женской линии, как было с королевами ганзейской линии при викингах. Согласно этому обычаю, главная женщина племени – лицо очень влиятельное, ее называют королевой-матерью, это, как правило, тетя или невестка, нередко просто сводная сестра омахене. Учитывая замысловатую систему табу, которая совсем еще недавно занимала место статутного, то есть основанного на законе, права, англичане разработали Уголовный и Гражданский кодексы, которые применяются в судах в качестве «туземного права» и которые сформулированы применительно к естественному праву, о котором туземцы, естественно, не имеют почти никакого представления. Судебные ошибки – сравнительно редкий случай, потому что омахене ревностно борются за права своих людей и часто пускаются в путешествие за две тысячи миль, дабы защитить перед английским губернатором самое пустячное дело. Это паломничество – довольно зрелищное мероприятие. Омахене всегда сопровождают придворные дамы, сводные сестры, невестки, свояченицы и золовки, которые в вопросах справедливости и права проявляют рвения даже больше, чем сам омахене. Обычно их несут в паланкинах, на которых сидят до невозможности пестрые, верещащие на все голоса попугаи, и поднимаемый ими гам во много раз усиливается какофонией, создаваемой лязгом медных тарелок и воем деревянных дудок, непременно сопровождающим все церемонии при дворе. Лицо омахене закутано до глаз, поскольку во время такого паломничества считается святотатством, если сопровождающие высокого эмиссара женщины будут лицезреть его. Каждое утро у палатки омахене происходит «палавер» (слово португальского происхождения, которым продолжают пользоваться туземцы). Насколько можно судить, единственное назначение этого палавера – подготовка к грандиозной речи, которую предстоит произнести перед английским губернатором. Это своего рода ораторское упражнение, которое стало настоящим ритуалом, поскольку действо множество раз за сотни лет повторялось. Наконец, когда долгое путешествие подошло к концу и губернатор расположился слушать, омахене приступает к своей речи.

Тот, кому довелось быть свидетелем представления, никогда его не забудет. Омахене всегда великолепно владеет словом; более того, его выбирают из числа других вождей именно за умение говорить о чем угодно. Чаще всего свою речь он начинает произносить на языке эве, так как на нем говорит более миллиона его подданных и это считается проявлением вежливости. Но по мере того как красноречие распаляется, омахене быстро переходит с языка на язык, с гуан на обуту, потом на га, затем на кробо. Он словно демонстрирует почтение к каждому из своих вождей, чьи владения разбросаны по всей его великой империи золотых песков. Потом его голос замирает почти до неслышного шепота и тут же начинает клокотать по-готтентотски, отчеканивая каждое слово, временами он переходит на крик, как бы подражая грубым ашанти, чье племя тысячелетиями угнетало его народ, превратив всех в рабов. И тут же его голос начинает набирать стремительность перескакивающего с камня на камень водопада, и в нем плещутся все языки вместе, так что даже его соперники теряются и перестают понимать, что он говорит. Его выступление может продолжаться целых двадцать четыре часа или двадцать четыре дня, и это будет зависеть не от существа дела, а от вдохновения. По необходимости привыкшие к таким эскападам англичане прерываются, чтобы перекусить, – но только не омахене. Если он и позволит себе что-то съесть, то лишь сухой корешок дерева манго или что-нибудь еще в том же духе. Под конец звучат английские слова, и нередко на оксфордском английском высочайшей пробы. Это он делает не столько для того, чтобы яснее стала суть его диатрибы, сколько демонстрируя презрение к чужому языку. Каким образом омахене овладевает английским языком, одному Богу известно. Это одна из тайн, вроде телепатии, которые усиливают наше любопытство и наше уважение к народам Черного континента. В своем личном дневнике Стенли упоминает подобного рода аномалии; например, когда они встретились с Ливингстоном в самом сердце Африки, оба заговорили на одном и том же незнакомом языке. Объяснения этим происшествиям нет. Нам следует принимать их как факты, которые станут доступными нашему пониманию тогда, когда придет день и ученые найдут время заняться этой проблемой.