Я не узнаю свой голос. Как и тогда… я слишком слаба перед ним и ненавижу себя за это.

– А дальше каждый сам по себе, – заканчиваю я и протягиваю руку. – Ключи.

Он хмурится и достает связку из кармана.

– Я искал тебя, – говорит он, положив мне ее на ладонь. Он специально касается меня и, заглядывая в глаза, произносит: – Затем я оплакивал тебя. А ты все это время…

Он замолкает, в его взгляде торнадо из гнева, злости и бессилия. В данный миг он ненавидит меня почти так же сильно, как и я его.

LE PASSÉ

УТРЕННИЙ СВЕТ ЗАЛИВАЛ незнакомую комнату. Я нехотя приподнялась и потянулась. Моя первая ночь в доме Тео прошла спокойно. Перед сном я закрыла гостевую спальню на ключ, все еще не понимая зачем. «Что же будет дальше?» – думала я, разглядывая просторную спальню. Солнечные лучи слепили глаза и грели кожу. Просыпаться было приятно. Я встала с постели и прошла в ванную, гадая, встал ли Тео, чем именно он занимается. Сообщил ли он моему отцу, где я? У меня было много вопросов, поэтому я быстро приняла душ и вышла в коридор.

– Тео, – тихо позвала я – он не отозвался.

Я спустилась вниз и направилась в сторону кухни. В ней чувствовался запах свежего кофе. В доме стояла абсолютная тишина, лишь мои шаги нарушали идеальное отсутствие звуков. Не было ни шума машин, ни других признаков Парижа. Я медленно шла в сторону его мастерской. Интуиция подсказывала мне, что он там. Дверь была слегка приоткрыта. Де Лагас стоял в наушниках перед мольбертом и легким движением кисточки размазывал черную краску поверх своей работы. Он был без майки и босой. Черные спортивные штаны сидели низко на бедрах. У меня пересохло во рту. Мышцы на рельефной спине перекатывались от его движений. Я не могла оторвать взгляда: казалось, он совершенен. Черные волосы были взъерошены, руки покрыты каплями краски. Он будто почувствовал мой назойливый взгляд и медленно обернулся. Его лицо не дрогнуло, но в глазах я увидела тепло. Была ли это радость при виде меня? Он вытащил наушники и бросил их на столик рядом.

– Давно проснулась?

– Нет, только встала, а ты?

– Не ложился, – отозвался он и вернулся к работе.

Именно тогда я впервые увидела маленькую татуировку черной пики у него под правой ключицей.

– Почему пика? – с любопытством спросила я.

– А почему нет? – в шутку ответил он вопросом на вопрос.

– Это символ черной магии.

– Это просто тату, – не глядя на меня, ответил Тео; вид у него был сосредоточенный.

– Я помешала? – осторожно поинтересовалась я.

– Нет, – коротко бросил он и продолжил делать черные мазки.

Я подошла ближе: мне хотелось посмотреть, над чем он так сосредоточенно работает. Встав рядом с ним, я почувствовала, как наши плечи соприкоснулись. Его кожа была горячей по сравнению с моей.

– Это мой портрет, – в замешательстве произнесла я.

– Не мог уснуть, мысленно возвращался к нему.

– Ты так свободно используешь черный цвет… – Я не смогла скрыть удивления в голосе. – Обычно художники его избегают. Многие обходятся без него.

– Да, у многих страх перед этим цветом. Нас частенько учат писать без него.

– Не без причины – им легко испортить картину. Тени могут быть фиолетовыми, контуры абсолютно разного цвета, а серый можно намешать десятками разных способов, ни разу не прибегая к черному.

– Черный хорош только в чистом виде. А еще он выгодно подчеркивает яркие, насыщенные цвета, – просто сказал он, покрывая краской свой набросок, добавляя вокруг меня огромную черную воронку. Он продолжил наносить мазки, словно меня вовсе не было в комнате. Не смущаясь, не стыдясь и не пытаясь спрятать от меня работу. Будто все происходящее всего лишь обыденность.

– Ты такой… спокойный, – озвучила я свои мысли. – Неужели тебя не напрягает мое присутствие?

Он бросил на меня любопытный взгляд.

– А должно?

– Не знаю, за мной никто никогда не наблюдал во время работы. Мне кажется, это должно очень отвлекать.

Он добавил еще один слой черной краски и, пожав плечами, сказал:

– Это зависит от произведений. Есть те, которые я никому не покажу и которые были созданы… – Он замолк и признался: – Не знаю, как объяснить…

– Кровью души, – прошептала я первое, что пришло мне в голову. – Есть картины, которые ты пишешь душевной болью, извлекая из себя слишком личное.

Тео замер, я почувствовала, как его тело напряглось рядом со мной.

– Именно, – тихо отозвался он и крепче стиснул кисть в руке.

– И, работая над этими картинами, мы бываем беззащитными и обезумевшими.

Он коротко кивнул и резко повернул голову в мою сторону:

– Порой ты ставишь меня в тупик.

– Чем именно?

– Озвучиваешь мои мысли.

– Я озвучиваю свои…

Тео отвернулся и бросил кисть в краску.

– Мы слишком похожи? Это пугает тебя? – попыталась я разобраться в его реакции.

Он покачал головой.

– Меня пугает то, что ты все так остро чувствуешь. Тебе придется тяжко.

– Откуда ты знаешь?

– Я сам прошел через это, – хмуро произнес он.

– В таком случае ты можешь помочь мне, – мягко сказала я.

Он покачал головой.

– Я не могу утолить твой голод, Ниса, – он заглянул мне в глаза, – не могу справиться с твоей жаждой. Не могу потушить твое пламя.

– Как ты справился со своим?

Он напряженно стиснул челюсть:

– Кто сказал, что я справился?

– Как ты утоляешь свой голод, Тео? Как не сгораешь в этом пламени?

Он покачал головой, словно пытался сам себя убедить в чем-то.

– Ты убегаешь от этого, да? – шепотом спросила я. – Ты используешь наркотики для побега от себя?

– Сразу скажу тебе, что это не выход, – твердо произнес он.

– Почему?

– Порой они играют со мной злую шутку.

– Какую?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – резко ответил он.

Но я продолжала стоять на своем:

– Я лишь хочу понять тебя, ты пытаешься сделать то же самое со мной.

Он выглядел злым, тема ему явно не нравилась.

– Наброски в первом ящике стола, – неожиданно еле слышно сказал он.

Я подошла к красивому античному резному столу. Тео наблюдал за мной. Я потянула за маленькую позолоченную ручку, и ящик скрипнул. В нем хранилась кипа бумаг. Я вытащила стопку листов. И, глянув на них, сжалась от омерзения и отвращения. На них были трупы. Но настолько изуродованные, что смотреть оказалось физически больно. Уродливые, ужасающие тела, разорванные в клочья. Они были изображены столь правдоподобно: разодранная человеческая грудь, вырванное сердце, лужи крови и вывернутые кости. К горлу подступила желчь, и я выронила листы на пол. Они с тихим шелестом упали мне под ноги.