«Ну и дурак! – потом подумал он про себя. – Главное не в том, чтобы у Юрки больше не было часов, а в том, чтобы они были у тебя!»

Ох как Витька ненавидел свою бедность! Люто, до дрожи. И то, что в бедности жили почти все, его нисколько не утешало. «Вот вырасту и обязательно буду хорошо зарабатывать. Получу много-много денег и уеду навсегда из Ярославля, из этого вонючего барака, поселюсь в Москве, там, где жил и работал мой отец. Надо только выбиться, любой ценой выбиться».

В первый раз Витька услышал, что его назвали красивым, когда ему было лет пятнадцать. Он действительно здорово вытянулся и раздался в плечах за лето, проведенное на Волге в рыбсовхозе. На солнце шевелюра его выгорела, закурчавилась, подернулась золотистыми всполохами, а на лице появился гладкий бронзовый загар. Накануне, перед первым сентября, мать купила ему костюм, пусть не новый, с чужого плеча, и его пришлось немного перешить, но зато это были настоящие пиджак, брюки со стрелками и белая рубаха, которые он, конечно, сразу надел в школу. Вот там, в школьном коридоре, проходя мимо учительской, он и услышал из-за полузакрытой двери, как молоденькая физичка кому-то расхваливает его внешние данные. Потом мнение учительницы поддержала Юрочкина мать, встретив его как-то на улице.

– Ой, Витя, я тебя даже не узнала, – пропела она ему в лицо, с удивлением разглядывая. На парня пахнуло терпким запахом духов «Красная Москва». – Какой ты стал взрослый, красивый, – ярко накрашенные губы ее растянулись в томной улыбке. – Почему же ты к нам больше не приходишь? Я… мы будем очень рады.

Витька стал замечать, что на него обращают внимание в школе, на танцах в клубе, в городе. Девчонки-старшеклассницы шушукались, провожали его взглядами, потом стали строчить записки. Дамочки в возрасте тоже с любопытством косились через плечо. Постепенно Витька привык к женскому вниманию, он чувствовал, что он нравится, и ему нравилось нравиться. А спустя какое-то время он понял, что из этого можно извлекать пользу. Белобрысая продавщица из булочной без очереди отпускала ему хлеб. Школьная библиотекарша отпрашивала с уроков. А билеты в кино, как оказалось, Витьке вовсе не нужны, потому что у одноклассницы Инги отец работал киномехаником.

Исполнилась и его давняя мечта – немецкие наручные часы на кожаном ремешке. Их подарила ему Раиса Артемовна, мать Юрки. С самим жиртрестом Витек к тому времени дружбу уже не водил. А вот с его мамашей – другое дело. Она стала его первой женщиной. Нежная, страстная, жадная до любви, Раиса была Витьке и любовницей, и матерью, и наставницей. Таким премудростям его обучила – дух захватывало. Ее полковник тогда все больше по командировкам мотался, не пропадать же накопленному опыту. Словом, в отсутствие мужа и ласки и борщи доставались Витеньке.

На окончание школы Раиса преподнесла ему часы:

– Вот уедешь ты в Москву, поступишь в институт и меня забудешь, – с печалью в голосе прошептала она, – бабы, они везде одинаковые, что в Ярославле, что в столице, проходу тебе и там не дадут. А часы на руке тикать будут и обо мне напомнят…

Ее сын Юра тоже решил ехать в Москву поступать. Так что провожали их вдвоем. Мать Вити с работы отпросилась, баба Глаша и Раиса Артемовна… Стоит на перроне – бархатная сумочка, шляпка с вуалеткой, губы яркие, красные, и белый кружевной платочек в руке… еще неизвестно, по кому она тогда больше плакала…

В то лето в институт Витька Мальцев не поступил, не добрал полтора балла. Казалось бы, чем не угодил – и аттестат отличный, и разряд по лыжам, и благодарность из рыбсовхоза. Жалко было так, что он, пожалуй, первый раз в жизни растерялся и не знал, что дальше делать. Как же теперь? Обратно возвращаться? В Ярославль, в опостылевший барак к бабке с матерью? Да и стыдно очень. Перед отъездом-то вон каким гоголем ходил. Даже и представить себе не мог, что провалится. Где же его пресловутое везение! От обиды на всю систему высшего образования Витька напился в лоскуты, в хлам, до полного бесчувствия, даже чуть в милицию не попал. Хотя такого с ним никогда не случалось. С водкой он для себя давно вопрос решил, вдоволь насмотревшись на соседскую пьянь. Протрезвев на следующий день, Витек пошел гулять по Москве – прощаться. Побродил, посмотрел на всю эту столичную красоту и зачем-то зашел в общежитие к Юрке. Он как раз в геологический экзамены выдержал и сидел в своей комнате в общаге – новые учебники в тумбочку укладывал. Рот до ушей, на щеках ямочки. «Вот ведь жиртрест! И тут ему лакомый кусок обломился».

Витек земляка поздравил, порадовался за него, руку пожал и даже от чая не отказался. А за чаем, как бы между прочим, взял и рассказал кое-что из жизни полковничьих жен. Про любовь, конечно, без подробностей, но все же со знанием дела.

Тут улыбка с Юрочкиного лица съехала, пухлый подбородок затрясся, руки сами собой сжались в кулаки.

– Дурак ты, Юрка. Я ведь, можно сказать, к ней всей душой, ничего плохого даже в мыслях не держал, – благодушно проговорил Витька уже из дверей и вышел на улицу.

А там было тепло, ясно, небо высокое, голубое, легкий ветерок кружил опавшую листву, глаза солнцем слепило. Тяжело громыхая, остановился трамвай, из него вышлидве девчонки с бантами и задержались у автомата с газировкой.

«Ничего, прорвемся. Обязательно прорвемся, – подумал тогда про себя Виктор. – А ты, Москва, погоди чуток. Я к тебе еще вернусь!»

Приехав в Ярославль, Витя устроился работать в депо на окраине города. Там меньше встречались знакомые лица. О своем провале с поступлением он распространяться не собирался. Раису Артемовну он больше не видел. Рыпнулся было однажды, но она даже дверь ему не открыла. Навязываться Витек не привык, тем более что желающие быстро нашлись. До армии оставалось полгода. В конце апреля его призвали.

Ходить строем по чужой команде, ползать по-пластунски брюхом в грязи Витьке не нравилось, но это совсем не значило, что приспособиться к казарменной жизни он не сумел. В армии, как и везде, можно найти местечко, где «меньше дует». Надо только уметь не высовываться, а при случае вовремя о себе напомнить. Без малого два года он провел в котельной, так как штатного истопника в их части не было. Работа хоть и пыльная, но без нервотрепки. После депо опыт у него кое-какой имелся, и с техникой он был на «ты». В части его ценили. А чуть что – ответ готов: «Котел барахлит». Так что положенный срок Витек отслужил спокойно и стал ефрейтором, отличником боевой и политической подготовки…

Уже будучи дембелем, Витька свел знакомство с одним прапором, звали его Саенко. В их часть того перевели недавно, прежде он служил на Колыме, в Магаданской области. Витька часто к нему в каптерку заходил чайку попить, разговоры послушать. Саенко, хоть и любил приврать, но поездил по стране прилично и рассказчик был отменный. А про Колыму, к которой прикипел всей душой, такие байки травил, что голова кругом шла. Витька слушал, слушал, думал, думал, а потом взял да и решил махнуть в края далекие. Действительно, что он в этом Ярославле забыл? Так что в родной город ефрейтор Ефимов (перед армией Витька материну фамилию Мальцев поменял на отцовскую, она ему больше нравилась) вернулся только погостить. Баба Глаша тогда уже в больнице лежала с сердцем.