– Ох каким ты молодцом сделался! – все приговаривала она, глядя на внука. – Настоящий богатырь! А я, вот видишь, совсем никудышняя стала.

Баба Глаша и вправду выглядела неважно – сморщилась вся и как будто вдвое уменьшилась.

– Ты бы, Витенька, это… не уезжал, а то я помру, мать-то совсем одна останется, – без особой надежды просила она внука. Как никто другой понимала она его, поэтому наперед знала, что от своего решения Витек не отступится.

– Да я, бабушка, ненадолго… А мать что? Ей одной даже легче будет. Может, еще и мужа себе найдет. Я бы возражать не стал, – сказал Виктор, но тут же засомневался, вспомнив поблекшее располневшее материно лицо, красные руки и отекшие, с проступившими венами ноги.

Вообще-то с матерью у повзрослевшего Витьки отношения не очень складывались. Вечно уставшая и какая-то жалкая, она всегда была раздражена и чем-то недовольна. А еще все про институт с ним заговаривала.

– Успеется, – нехотя отвечал ей Витька, – вот деньжат подзаработаю, там и до института дело дойдет. Ты же знаешь, я учиться не против.

Он не хотел говорить на эту тему, она по-прежнему оставалась для него больной, все чаще Виктор старался уходить из дома, когда мать возвращалась с работы.

Другое дело бабка, она не задавала лишних вопросов, он всегда с ней ладил и любил ее.

Медсестра сделала бабушке укол, и Витьке разрешили вернуться в палату.

– Сколько тебе еще тут лежать? – спросил он и тронул краешек больничной койки.

Но баба Глаша заснула. Во сне она была похожа на покойницу.

Перед отъездом он еще несколько раз навещал ее в больнице. Но бабка больше не просила его остаться, поняла – на месте внуку не усидеть.

Колыма Витьку звала… Законтрактовался он быстро. Устроиться на новом месте помог все тот же Саенко – списался с магаданской родней. У них Витька прожил первые две недели, пока общежитие не дали. Вот и пошла учеба, хоть и не за партой в институте, но Витек тоже учился – сначала в порту на разгрузке, потом, когда путина началась, на сейнере у рыбаков. Ну, а как зима пришла – случились у Виктора каникулы. Ничего, с северной надбавкой можно и отдохнуть. Зима в Магадане ох какая лютая. С моря влага идет, с земли мороз, вот и получается, будто не воздухом дышишь, а лед глотаешь. Витька с непривычки чуть ноги себе не отморозил. Но зато в тот день они с Зиной познакомились. Она складом промтоваров заведовала. Большой человек, в Магадане ее каждая собака знала. «Зима – холодная, Зина – горячая». Через нее у Витьки и унты, и полушубок, и шапка пыжиковая появились. Не баба, а золото. Только характер подкачал, больно крутой. Витька едва перезимовал у нее и в мае сбежал к геологам. В один день оформился в геологическую партию – с кадрами у них вечный дефицит, а толковых помощников раз, два и обчелся, одни «бичи». Начальником партии был Герман Сергеевич, толковый мужик, знающий. Присмотрелся он к молодому кадру и тоже обрабатывать начал:

– Тебе, Виктор, учиться надо, ты молодой, способный, вот и поступал бы на геологический, а я тебе характеристику дам.

«В геологический поступай», а у самого одна нога обморожена, своих зубов не осталось, все металлические, и таблетки каждый день глотает пригоршнями, то ли от ревматизма, то ли еще от чего. Чудной народ эти геологи, «солнцу и ветру братья»: холод, ветер, дождь, комарье, насквозь продуваемая палатка, упревшие от резиновых сапог ноги. Так что, кроме получки, – ничего хорошего. Ну ладно, сезон-другой в земле покопаться можно, а там уж извиняйте, Герман Сергеевич.

Но характеристику Виктор у него все-таки взял, вовремя успел… потому что потом вышла одна история с его заместительшей, Аллой Сергеевной.

С самого первого дня, как Ефимов в партию устроился, она с него глаз не сводила. А после того, как Витька в реку провалился и почти утоп и Сергеевна его полуживого вытащила, вообще любовь пошла. Витьке Алла не нравилась, но… выходило, что он ей жизнью обязан. Так что хочешь не хочешь (делать-то все равно нечего), будьте любезны вечером в палатку к Алле Сергеевне, слушать про геологические пласты и про Ленинград. Стихи еще ему читала. Образованная… а как начитается, туда же:

– Обними меня, Витенька, у тебя такие руки сильные…

В конце сезона, когда их партию на зимовку отправляли, отводит его в сторону и говорит:

– Я, Виктор, тебя люблю и жить без тебя не могу. Поедем вместе в Ленинград, там и распишемся?

И еще добавила, что, мол, ребенка от него ждет.

От таких слов Витек остолбенел, а в голове мысли роятся: «Надо же, Алла Сергеевна, чего удумала. Вроде взрослая опытная женщина, на восемь лет старше…»

Промямлил он ей тогда что-то в ответ, напустил туману, но, как только Алла с оборудованием в город уехала, по-быстрому взял расчет у Германа Сергеевича, и деру. Но не тут-то было – нашелся у нее защитничек, синюшный бич Палыч, он у них в партии кухней заведовал. Встретил его Виктор в городе через пару месяцев, поздоровался. А тот громко так, при Зинке, ему в лицо рявкнул:

– Большая ты мразь, Ефимов! – и кулаком в глаз съездил. – Это тебе, альфонс, за Аллу Сергеевну!

У Виктора от злости даже в глазах потемнело, но он стерпел, отвечать Палычу не стал. Он его позже встретил у пивной в порту. Под вечер дело было, темнотища кругом, Палыч едва на ногах держался, вот до дома и не дошел… а может, дошел. В любом случае Виктор об этом больше не думал. Ему предложили на сейнер вернуться (деньги, конечно, неплохие), но после того, как он в ледяной реке искупался, Ефимов воды побаивался и в море не пошел. И вообще, к тому времени у него другие мысли в голове вертелись. Надоела ему вечная мерзлота, холод, сугробы в человеческий рост, ветрище с бухты Нагаева такой, что с ног сносит. И сберкнижка за два года на Колымской земле у Витьки приятно «отяжелела».

Послушал он тогда, что мужики с материка рассказывают, и решил податься в Приморье в кооппромзверосовхоз. В охотничьем промысле – хозрасчет, платят сдельно, и если в потолок не плевать, то заработок не хуже колымского выйдет. Сколько настрелял, все твое. А стрелял Виктор отлично, хоть и левша, еще в школьные годы в тире пристрастился, потом в армии и на Колыме, там вообще без ружья нельзя.

Поезд сбавил скорость. В купе Насоновых заглянула проводница Оксана со следами на лице выпитого накануне. Она забрала стаканы и подмигнула Севе, стоявшему в коридоре у окна:

– Ну, ты как, хлопец? Готов? Через полчаса уже Одесса. Счастливо вам погостить.

– Спасибо вам, Оксана, – откликнулся хлопец, продолжая топтаться в проходе и стреляя глазами по коридору.

– Ну что там? Видел? – донесся из купе тихий голос.

– Пока только мельком, – свистящим шепотом ответил Кате сын, – веду наблюдение за объектом. Он в туалете. Прием.

– Слушай, не придуривайся. Давай лучше я?

– Як вы, мамо, нервуватися! Цэ ж не дило.