— А ты догадливый, — Леха внимательно его рассматривает. — Тогда, может, мне и говорить не нужно, сам сообразишь, что если с Ритой, ее лицом, телом или каким-то имуществом хоть что-нибудь случится — тебе конец. Я даже разбираться не стану, причастен ты или нет. Отвечать будешь именно ты, я тебя запомнил. И достану я тебя везде.

Саша много раз кивает.

— Вот и хорошо, — продолжает Алексей, а затем не удерживается и ударяет еще раз. Саша зажимает лицо и перекатывается на бок.

— Людям нравится смотреть, как я мучаюсь. Может, им понравится наблюдать и за твоими страданиями? — спрашиваю я. Леха оборачивается ко мне, показывает знак, чтобы молчала. Но это лишнее, больше мне ничего добавлять не хочется. Все хорошее, что делал для меня Саша, стерлось из моей памяти. Перед глазами его агрессивная поза, бешеные глаза, в ушах эхом звучат опасные угрозы. У меня нет к нему сочувствия.

Я быстро забираю все свои документы, и мы покидаем квартиру.

Лёха

Мишень осталась прежней, поменялась задача. Любой ценой сберечь и вытащить, все остальное позже. Оно второстепенно, и такое чувство, что я на диверсии.

— Может быть, вы подождете в коридоре? — спрашивает врач, бросая то на меня, то на Риту внимательные взгляды. Ну да, я никем ей не прихожусь. Просто друг. Друг ли?

В этой клинике мы по знакомству, полчаса назад Риту осмотрели, теперь наложат швы на порез и можно будет уйти.

Хитрый ублюдок-блогер порезал ей руку таким образом, что еще попробуй докажи, что это не попытка самоубийства. На учет поставят запросто. С ума сошла девушка, не справилась с навалившейся славой и деньгами после стольких лет буллинга и насмешек. План Б получился не менее хайповым, чем первоначальный.

— Она тяжело переносит боль, я побуду рядом на всякий случай.

Рита вцепляется в мой рукав:

— Да, он друг. Пусть останется.

Все-таки друг.

— Как скажете.

Рита по-прежнему в шоке, вроде бы двигается, на вопросы отвечает, но при этом заторможенная. И глаза испуганные, даже сейчас, когда сижу рядом на кушетке и обнимаю ее для поддержки. Она как ребенок все время за меня держится, то за руку, то за палец, обхватывает его ладонью. Боится.

— Аллергия на лидокаин?

— Нет. Вообще на лекарства и продукты нет аллергии, я уже говорила медсестре, — она утыкается в мое плечо, позволяя заняться раной.

С этим Сашком, я, конечно, еще не закончил, но это все потом, не при девушке.

Жалко ее, сердце щемит, хотя видел и пострашнее. Но тут вроде как… свой человек. Со своими всегда иначе. Не дай Бог, конечно.

Получается четыре шва, вероятно, останется шрам, но на эту информацию Рита реагирует безэмоционально, молча кивает, слушая о предстоящих перевязках и намеках на психолога.

Выходим в коридор, спускаемся на первый этаж. Я заранее попрощался с друзьями, не хотел дольше задерживать, они и так сорвались по звонку. Мы не знали, куда идем и сколько противников, получилось спонтанно. Подкрепление пришлось кстати, избавило от необходимости драться.

На улице намного прохладнее, чем в помещении. Хорошо, что с собой теплая одежда. Стемнело не так давно, фонари включили. Освещение здесь получше, чем дома, но мне хочется видеть ее глаза в дневном свете. Мимо проносятся машины, я держу в руке телефон.

— Есть два варианта, Рита, — подсвечиваю ее бледное лицо экраном. — Первый: мы прямо сейчас едем за моей сумкой, затем — в аэропорт, и валим отсюда. Второй: ночуем в гостинице, улетаем как ты выспишься. Можешь сама что-то предложить третье, послушаю.

— Прямо сейчас летим.

— Ты уверена?

— Я хочу домой. Пожалуйста, забери меня домой.

— Ладно.

Я не за этим сюда ехал. И уж точно не собирался ее спасать. Наоборот, представлял, что преподам урок. Отомщу как-нибудь. Кто она, блин, такая, чтобы бросать меня? Пафоса вокруг своей персоны нагнал: у меня ж звание, награды, заслуги, — самомнение раздул — все это от злости. Я ведь должен быть способен на разное, страшное. Зверь раненый. Что из меня вообще могло вырасти? Мать запрещала полицию вызывать, выносить сор из избы. Молча глотали.

Почему домой за годы службы ни разу не приехал? Из-за скандала той весной, когда у Ритки выпускной, кстати, был. Вернулся вечером домой, а там такое… вспоминать не хочется. Вступился, конечно, в итоге на меня же все и ополчились. Мать попросила уехать, остыть, не лезть в ее жизнь. И я уехал, получил диплом и тут же поступил в школу снайперов, благо разряд был по стрельбе, закрутилась карьера. Думал, никогда не вернусь, потом Катька писать начала. То-сё. Мать обрывала телефон, письма строчила километровые, умоляла помириться, дескать, скучает, волнуется, ночами не спит. Я как раз денег много заработал, чтобы уж точно ни от кого не зависеть. И в СОБР пошел мечту исполнять. Однажды его возьмут на взятках, а вдруг я на смене окажусь? Удача улыбнется, и из нашей двадцатипятилетней схватки выйду победителем. Нужно обязательно легально. Если прибью и сяду, то на хэппи-энд это точно не потянет.

Билеты есть, бронирую через приложение, пока несемся в аэроэкспрессе. Рита в основном молчит, мы не пересекаемся глазами, смотрим в разные стороны. Она сжимает мой мизинец, словно могу исчезнуть. Нуждается в телесном контакте.

— Ты так быстро приехал. Был где-то поблизости? — спрашивает меня.

— Да, недалеко.

— А что делал?

— Ждал.

Сколько раз человеку нужно сломать психику, чтобы превратить его в чудовище? Я ведь не могу быть хорошим после всего, что со мной произошло.

Но как увидел Риту три дня назад — она выходила из машины в сопровождении подруги, что-то внимательно читала в телефоне, улыбалась, — мгновенно осознал, что ничего ей не сделаю. Понял и как-то легко это принял. Не нападу, не испугаю. Даже не наору. Вообще ничего, потому что не хочу. Под другое заточен. Ни бить, ни мучить. Защищать ее.

Тем не менее испытал облегчение. Мне надо было ее увидеть. Попустило.

Хотел сразу же вернуться домой, но остался. Решил понаблюдать издалека. Гребаный сталкер заступил на пост, поставил себе задачу. Типа приглядываю. Навязчивое предчувствие скорой беды обострило инстинкты, включились внутренние резервы. Что это — идиотизм, профдеформация? Все это время я был на охоте. Но чутье и способность к предвидению не подвели в итоге.

Ее глаза слегка округляются, когда объявляют наш рейс. Она смотрит на меня, потом на табло, снова на меня:

— Это правда? Мы летим в Анапу?! — она стискивает ладони: — Не шутка? И я тоже?

— Ненадолго. Ты не против?

— Против ли я? Это лучший подарок! Как же я мечтала об этом, спасибо, Леш!