– Я… Вы слышали, что говорят ваши охранники? – зачем-то спросила она.

– Это тебя не касается, – спокойно и почти ласково ответил он. – Или ты хочешь шпионить для меня?

– Нет, – смутилась Тау.

– Вот и славно. Так зачем ты пришла?

– Я хотела поговорить об одной девушке… – решилась Тау. Голос ее подвел, она почти шептала. – О девушке, которая сидит в клетке.

– О «мясе»? – удивленно уточнил Старик.

– Она не «мясо»! – выпалила Тау. – Я видела ее сегодня утром. И совершенно точно могу сказать, это не «мясо».

Старик тихо рассмеялся.

– Сколько тебе лет?

– Я не знаю, – нахмурилась Тау. – Не меньше девятнадцати, мать говорит. Может быть, двадцать два. Или двадцать три. Я никогда не считала. Разве это важно?

– Нет. Но может быть, тебе не хватает подруги? Раньше я видел тебя с девушкой, которую мы отправили в лес.

– Кармен, – вздохнула Тау. – Это было давно.

– Вы ведь были близки?

Она кивнула.

– И ты не считала ее «мясом»? А ведь именно «мясом» девушка и оказалась. Видишь, как ненадежно наше восприятие.

– Я просто хочу, чтобы вы сами взглянули на нее, – еле слышно пробубнила Тау. – Нас стало так мало. С Большой земли привозят только «мясо». Никогда не привозят людей. У нас редко рождаются дети.

– Мне кажется, ты слишком много берешь на себя. – Старик потрепал ее по вспотевшему от волнения плечу. – Это не твое дело – следить за балансом в коммуне. Это обычно делаю я.

– Я и не собиралась, просто… Просто вы, правда, должны увидеть ее.

– Ну что же… А если я увижу ее и решу, что ты ошиблась? Готова ли ты отвечать? – Старик всё еще улыбался.

Тау нервно качнула головой.

– Вы предлагаете мне… отправиться в Кровавый лес вместе с этой девушкой? Если вы решите, что она не нашей крови?

– Я слышал, что ты сообразительная, – тихо сказал Старик. – Ты ведь родилась здесь. Дитя острова.

– Я готова! – произнесла Тау, а потом сама ужаснулась своим словам.

Слышала бы ее мать, устроила бы некрасивую сцену – бросилась бы на землю, цеплялась за ее ноги и вопила, что она умрет, если с Тау что-нибудь случится. Кричала, что Тау жестокая и думает в первую очередь о себе, а не о матери, которая взрастила ее и душой своей с ней поделилась, часть крови своей отдала.

– Ну, хорошо, – удовлетворенно кивнул Старик. – Сегодня я посмотрю на эту девушку.

– Она сидит в дальней клетке. Очень худенькая. Ее отправили бы в лес одной из первых. «Мяса» мало.

– Ступай домой. И больше не стоит подслушивать. Я сообщу тебе, что решил.

* * *

В древнем городе Чичен-Ица есть священный сенот – глубокий колодец с мутной зеленоватой водой, возле которого фотографируются туристы, жадные до душераздирающих историй о темном прошлом. На дне сенота до сих пор покоятся кости тех, кого когда-то принесли в дар богу дождя Чаку. Индейцы майя верили, что он живет на дне колодца, и во время засухи ублажали его жертвенной кровушкой. Вплоть до шестнадцатого века каждый год десятки людей подходили к краю пропасти, покорные своей участи, которая даже не казалась им скорбной, потому что они искренне веровали в вечную жизнь и в то, что стать даром богу – это не трагедия, а привилегия. Конечно, узнав о тайнах сенота, люди, которые жили уже в более цивилизованные времена, пригнали к дому бога дождя строительную технику и подняли со дна колодца всё, до чего сумели дотянуться. Нашлись там не только кости, но и драгоценности, золото, оружие, хрустальные и нефритовые чаши.

Мексиканский священный сенот известен во всем мире, но по всему свету есть и другие колодцы, в которых нашли упокоение люди, подаренные богам. О них никто не вспоминает, потому что их истории лишены и торжественного пафоса, и разгаданной мифологической предыстории, и даже будоражащих деталей о спрятанных несметных богатствах.

Рассказывают, в одной уже давно разрушенной и забытой сибирской деревушке несколько сотен лет назад была традиция – приводить к колодцу, стоявшему на краю деревни, молодую красивую девицу, наряженную в сарафан невесты.

Сначала вокруг нее водили хороводы, угощали медом и пряным ягодным вином, а потом толкали в спину, и девушка летела вниз, в черную воду, а все, нависнув над колодцем, смотрели, как она барахтается, отплевывается, бьет ладонями по ледяной воде, а потом наконец успокаивается и медленно уходит на дно, как русалка. Ритуал так и назывался – «Праздник невесты».

Жители той деревни верили, что девушка отправляется вниз, чтобы стать женой подземного чудовища. У него под землей есть целый город с выложенными самоцветами мостовыми и роскошным дворцом, в котором живут все его жены. Их постели сложены из мягчайшего чернозема, их перины пахнут дождевыми червями и пряными кореньями, их глаза быстро привыкают к темноте, а через несколько лет и вовсе становятся слепыми и белыми. И живут они там вечную вечность в спокойной радости и рожают для подземного чудовища дочерей и сыновей.

Говорят, однажды молодой парень отправился к лесной реке, чтобы порыбачить, и вдруг увидел на берегу женщину дивной красоты. Сначала он даже оторопел и отшатнулся – настолько эта женщина не была похожа на его соседок. Высокая, прямая, с белым с синим отливом личиком. По возрасту в матери ему годилась, только вот было видно, что не сталкивалась она ни с тяжелым крестьянским трудом, ни с необходимостью разлеплять глаза до рассвета, чтобы всё успеть. Не рожала детей, не носила тяжестей, не горбатилась под июльским солнышком. Поэтому время отнеслось к ее наружности бережно и только едва намекнуло на свое соседство – уголки ее бескровных губ были опущены, а в темных волосах серебрились снежные нити.

Женщина сидела у самой воды, на поваленном трухлявом бревне, и гладила реку ладонью, как кошку.

Парень хотел тихонько уйти – как-то неуютно ему стало. Но потом все же сделал шаг навстречу и громко поздоровался. А когда рассмотрел лицо красавицы, не удержался от вскрика. Глаза у тётки были сплошь белые, сумрачные, как у призрака.

Женщина очень медленно плавно повернула к нему голову, очень тяжело поднялась с бревна. Она вела себя так, словно к ее рукам и ногам было привязано по пудовому камню. Каждое движение давалось ей с трудом.

Молча она двинулась к парню, вытянув перед собою руки. Парень догадался, что она слепая и по привычке оберегается от удара веткой по лицу. Но что она делает совсем одна в глухом лесу? И как сюда попала? Явно же не местная.

Он спросил что-то еще, у женщины ни один мускул не дрогнул на бледном лице.

Как-то незаметно она очутилась совсем близко. Парень вдруг почувствовал, что от нее словно исходят волны неземного убаюкивающего холода. Это было очень похоже на сладкое зимнее умирание – ему однажды довелось вот так почти умереть. Он тогда был мальчишкой, заблудился зимой в лесу, а морозы стояли лютые. В какой-то момент он совсем обессилел и прилег отдохнуть в снег. Вот тогда и началась эта почти блаженная апатия, когда холод перестает быть неприятным, а наоборот, ласково обнимает каждую косточку, бережно замедляет ход сердца, гладит по бесчувственному уже лицу. И так хочется уснуть, а окутывающее забытье сулит такое блаженство, что и представить невозможно. Тогда его нашли, откачали, отогрели. Две недели он провел на печи в полуобмороке, мать поила его клюквенным отваром из деревянного ковшика и приносила с улицы снег, чтобы положить на его раскаленный лоб.