Не успел Сэхун начать оправдываться, как возвестили о прибытии императора. В окружении свиты император с достоинством вошел во двор. Все выстроились в ряд, чтобы поприветствовать императора.

Сам император пришел убедиться в измене министра. Конец его жизни будет таким же мрачным, как и сегодняшняя ночь. Жизнь Сэхуна, полная достатка, власти и безнаказанности за чужую пролитую кровь, была окончена. Теперь его ждала только смерть.

Юджин наблюдал за всем с крыши. Ему не было ни радостно, ни печально. Его месть свершилась, теперь Сэхун потерял все и умрет как предатель.

– Так вот как выглядит император этой страны, – прошептал Сынгу.

Стрелок стоял рядом с Юджином на крыше и нацелил ружье на императора, который покинул его давным-давно и которому было плевать, что станет с пленными после сражения с американцами. Сынгу считал его врагом. Юджин остановил Сынгу, схватившись за ствол ружья.

– Я не знаю твоей истории и твоей боли, но думаю, одного изменника на сегодня достаточно.

Руки Сынгу дрожали. Император останется его врагом, но все же он был правителем страны, которую Сынгу хотел защищать.

Юджин, любовавшийся замерзшей рекой, обернулся, услышав позади шаги. Холодный ветер коснулся пореза у него на щеке. Сердце его затрепетало, когда он увидел Эщин. Девушка подошла к нему, но, увидев рану на щеке, удивленно спросила:

– Ты ранен? Что случилось?

– Поранился… во время тренировки. Ничего страшного.

Эщин ласково улыбнулась мужчине:

– Река замерзла, мы можем прогуляться.

Юджин улыбнулся и кивнул.

Они молча шли по замерзшей реке. Время, которое они проводили вдвоем, было бесценно для них.

– Вечером в городе что-то произошло. На площади собралась толпа, и мне пришлось идти обходными путями.

– Я слышал о том, что случилось. Министр Ли Сэхун оказался предателем. Ты знала его? Я не особо знаком с чиновниками Чосона.

– Он во всем поддерживал Японию, поэтому я следила за ним. Министр встречался в ту ночь с Логаном… Никто не будет по нему скорбеть.

Услышав ответ Эщин, Юджин почувствовал облегчение, так как девушка ничуть не жалела о смерти министра. Юджин предупредил ее о том, что лед скользкий, и в тот же момент сам чуть не упал. Эщин успела схватить его за рукав:

– Да, стоит быть осторожнее.

Юджин впервые в жизни готов был проиграть. Он улыбнулся Эщин. Они шли медленно. Если бы они шли быстро, то и время, проведенное вместе, тоже пролетело бы быстро, так что они шли не спеша, и Юджин то и дело беспокоился, что Эщин может замерзнуть.

– Ты переехал в Америку совсем ребенком? До того, как научился читать?

Прежде чем Эщин закончила говорить, Юджин наигранно закашлял. Девушка понимала, что эта тема его смущает.

– Поразительно. Как ты оказался так далеко от места, где родился?

– Тебе правда интересно?

– Очень. Хочу узнать твою историю.

Двое остановились посреди замерзшей реки. В глазах Эщин горел огонек любопытства.

– Когда я расскажу свою историю, нам придется расстаться.

– Почему ты так говоришь?

Однажды Юджин случайно встретил Эщин, а теперь они шли вместе и разговаривали, как старые друзья. Он решил рассказать ей правду. Раз Эщин благодаря своей любознательности уже выучила все буквы английского алфавита, то скоро она решит узнать все и про него. Это лишь вопрос времени. Юджин начал рассказ тихим голосом, понимая, что лучше, если она узнает его историю от него самого.

– Я покинул Чосон, когда мне было всего девять. Я убежал как можно дальше из этой страны. Тогда моим спасителем оказался миссионер со светлыми волосами и голубыми глазами. С его помощью я попал на американский боевой корабль. Думал, путешествие займет дней десять, но в результате мы плыли месяц.

– Но зачем девятилетнему мальчику понадобилось сбегать?

Глаза Эщин горели любопытством. История казалась ей интересной и загадочной, и не только потому, что это была история дорогого для нее человека. Юджину было сложно рассказывать все это. Чосон изменился и в то же время остался все тем же. Он искренне беспокоился о девушке, стоящей перед ним.

«Могу ли я позволить этому случиться?» – думал он.

Его терзали сомнения. За кого он больше беспокоился, за себя или за нее? Одно он знал точно: ему будет больно, если Эщин не примет его историю. Душевные раны намного больнее и глубже, чем раны от оружия.

– «Убить его! Конечно, я потеряю имущество, но если другим рабам это послужит уроком, то невелика потеря!» Это мое последнее воспоминание о Чосоне.

– Кто мог сказать такое?

– Один аристократ.

По телу Эщин пробежала дрожь, словно ее обдало ледяным ветром. Юджин знал, что это непросто, но решил быть честным с девушкой.

– Что тебя так потрясло? Слова аристократа или мое происхождение?

Эщин словно онемела от удивления.

– Все верно. В Чосоне я был рабом.

Неважно, сколько лет он прожил в Америке и в какой должности вернулся в Чосон, он все еще был сыном раба, и этого не изменить. Эщин же принадлежала к благородной семье Чосона. Юджин взял себя в руки и тихо продолжил:

– Чосон – страна, убившая моих родителей и вынудившая меня бежать. Поэтому я хотел разрушить ее, покинуть ее навсегда и вернуться на свою родину в Америку. Но я встретил девушку, и она заставила меня передумать. Я знал, что именно такой у тебя будет взгляд, если расскажу свою историю. Я знал и был готов, но мне все равно больно.

Эщин смотрела словно сквозь него. Ее лицо не выражало никаких эмоций. Эщин понимала, что, даже если бы знала все с самого начала, все равно, скорее всего, влюбилась бы в Юджина. Он был американцем из далекой и неизвестной для нее страны, и, хотя она никогда не задумывалась о происхождении Юджина, Эщин почему-то с самого начала была уверена, что он из благородной семьи.

– Страна, которую ты так отчаянно защищаешь, для кого она? Разве мясники могут здесь нормально жить? А что насчет рабов?[12]

Над рекой дул сильный, пронизывающий до костей ветер. Эщин смотрела Юджину в глаза, словно пытаясь осмыслить то, что сейчас услышала.

Они стояли так близко друг к другу, стоило лишь протянуть руку, но при этом они были так далеко друг от друга. Эщин было больно, хотя она не заслуживала этой боли.

– Я зайду в гончарную мастерскую позже. Тебе лучше наведаться туда первой. Полагаю, идти рядом мы больше не можем, – сказал Юджин.