Какова бы ни была истинная цель его визита в здешние дубравы, начало беседы оставалось для воспитанного человека формулой неизменной.

Дуня улыбнулась.

– Благодарю вас, поручик. Родители мои благополучны, Николенька здоров, слава Богу. От одного Алеши нет новостей. Мы беспрестанно о нем Бога молим. Как… Как ваш отряд?

– Ширится, княжна, шумит. Людей все больше. А значит, их нужно вооружать, обеспечивать кров и пищу, – вздохнул он. – Но я пришел сюда не с просьбой, княжна, а напротив, с предостережением. Недовольство народное все растет. И я боюсь, как бы оно не затронуло семью вашу.

– Отчего же? Мы не французы.

– Нет. Но мужик, когда зол, не смотрит, куда бьет, Авдотья Сергеевна. По губернии прошел слух, Буонапарте дает всем свободу от помещика да земли кусок в полное пользование. В иных деревнях поднимаются бунты. И к французу они отношения не имеют.

– Наши крестьяне любят нас, Иван Алексеевич.

– Возможно, княжна. Но у вас в имении не в первый раз пропадают и погибают дети. А нынче достаточно малой искры… – Он замолчал, не желая, как видно, ее пугать.

Искры… Дуня вздрогнула, вдруг вспомнив горящую избу травницы и озаренных пламенем мужиков со страшными, пустыми лицами. Кричи она сама в том огне, пришли бы они на помощь?

– Так как же быть? – тихо спросила она.

– Наша задача, Авдотья Сергеевна, если уж не справиться с пожаром гнева народного, то придать ему, так сказать, нужное направление.

Дуня нахмурилась: направление? А Потасов пояснил:

– Пусть страдают французы.

– Иначе говоря, натравить дворню и деревенских на французский гарнизон?

– Да. И сделать это как можно быстрее, подав в том пример своим мужикам.

– Полноте, Иван Алексеевич. Вы хотите, чтобы мы вдохновили дворню на мятеж?

– Боже упаси, Авдотья Сергеевна, – улыбнулся в усы Потасов. – Я сам со своим отрядом неожиданно нападу на француза. А вы, воспользовавшись паникой, уедете, взяв только самое необходимое, в московский дом ваш.

Московский дом! Дуня прикрыла глаза, и тот встал пред ней как наяву. Бледно-розовый особняк в два этажа, между окнами крашенные в белый тосканские колонны. Во дворе – сараи: для экипажей и дровяной, конюшня на шесть стойл и ледник. За домом – старый сад с липами для тени, бузиной, сиренью и акациями для аромата. Дуня даже втянула носом воздух, вспоминая запах смолки – вечного спутника московского их житья[50]. Как бы чудно сложилось, если бы они решили вместо Приволья поехать под Калугу, ведь оттуда добраться до Первопрестольной было бы не в пример…

– Преследовать вас французы вряд ли возьмутся, – перебил ход Дуниных мыслей Потасов. – Скоро им станет не до беглых помещиков. По всем признакам готовится наступление: ждать осени Буонапарте не будет. О российской осенней распутице, где по грязи не пройти ни телеге с фуражом, ни пушке, ему, полагаю, уже донесли. А я бы дал вам, княжна, с собой пару проверенных людей в провожатые. Внешне они ничем не отличались от собственных ваших кучера или поваренка, но будут вооружены и всегда настороже. – Он склонился над ней, заглянул в глаза. – Что скажете, Авдотья Сергеевна?

Дуня не отвечала, и Потасов вздохнул.

– Я понимаю, пуститься в путешествие по военным дорогам требует известного мужества, но мне ли не знать: мужества вам не занимать. – Он помолчал. – Поверьте, я уже не раз обдумал диспозицию, и выводы у меня самые неутешительные. Уйдут вперед французы – на месте останутся предавшие нас поляки и французские же дезертиры. Опустошенные земли приведут к голоду. Голод – к бунтам. Положение шаткое… Даже Москва ныне небезопасна.

– Нет? – вскинула на него испуганные глаза Авдотья.

Потасов снова вздохнул:

– Это уж мои домыслы, княжна. Но подумайте сами: в одной Москве тысяч девяносто одних дворовых… И ежели правительство вынуждено будет оставить столицу, то они вполне могут взяться за нож. Французская революция дала нам здесь урок: чернь, подстрекаемая неприятелем, способна разграбить, разорить, опустошить весь город… – Но, заметив опрокинутое лицо Авдотьи, ободряюще улыбнулся: – Впрочем, я уверен, мы остановим Наполеона до Москвы, княжна.

Они вновь замолчали: в роще, заполняя паузу, опять заухала сова. Авдотья медленно выдохнула.

– Я не боюсь путешествия, Иван Алексеевич. – И улыбнулась, подняв к нему бледное, как у Оссианова духа пещер, лицо. – Дорога имеет начало и конец. Она имеет цель. И цель эта отрадна.

– Тогда я и вовсе не понимаю… Что вас смущает? Неужели моя помощь? Не желаете быть мне обязанной? – И он в растерянности совсем по-мужицки почесал бороду. – У меня и в мыслях не было…

Бесстрашный поручик был явно смущен. Авдотья снова улыбнулась: все-таки утешительно осознавать, что и мужской ум ограничен в некоторых предметах.

– Иван Алексеевич, поверьте, искренняя помощь от соотечественника, друга семьи, была бы принята мной с благодарностью, но…

– Но? – нахмурился Потасов.

– Но и у меня есть свои обязательства. Я не покину Приволья, пока не найду убийцу девочек. Пару дней назад он забрал еще одну, судьба ее нам неизвестна. Жива ли? Или уже в ином мире? Но мы ищем ее, и французы нам помогают… – Дуня пожала плечами. – Как ни странно это может для вас прозвучать, они наши союзники в поимке душегубца, и нападать на них лишь для того, чтобы прикрыть наше семейное отступление к Москве, для меня немыслимо. Проще прийти и напрямую объявить о наших планах майору. Поверьте, никто не станет ни удерживать нас, ни преследовать. – При мысли о подобной перспективе у Авдотьи горько сжалось сердце.

– Вы, кажется, весьма уверены в вашем артиллеристе, – сухо кашлянул Потасов. – Но что станет с вами и вашими близкими, когда он покинет имение?

– Дайте мне время, Иван Алексеевич, – попыталась улыбнуться, да так и не сумела, Авдотья. – Я верю в Божью справедливость. И если она существует, значит, скоро мы отыщем Глашку, а вместе с ней и того, кто ее украл. До тех пор прошу вас не предпринимать никаких шагов.

– Бездействовать иногда сложнее, чем действовать, – поклонился ей Потасов. – Обещайте тогда и вы мне кое-что, княжна. Во-первых, со всею серьезностию обдумать мною сказанное и переговорить с вашим батюшкой.

Авдотья торжественно кивнула.

– Во-вторых, позвольте приставить дежурить к вашему дому Игната. Так, если вам вдруг понадобится моя помощь, вы сможете передать через него мне послание – довольно будет знака с вашей стороны – и я встречу вас на этом же самом месте.