Мысленно с каждой прошмандовки уже раза по три был снят скальп, хоть она и понятия не имела, как те выглядят. Зато слышала хихикающие хрюканья на заднем плане, когда Матвей ей звонил. Капец. Это так он себя чувствовал, когда видел её с Майером? Бедняга. Потому что Нелли дико ревновала. К чему-то абсолютно неопределённому и так, как умела только она — с нотками психического отклонения. Когда-нибудь у неё точно случится раздвоение личности, потому что за эти дни диалоги с самой собой стали нормальным явлением.

Где он? С кем он? А если к нему начнут подкатывать? Ведь начнут. На той вечеринке и то подкатывали, хоть Нелли находилась рядом с ним почти каждую минуту. А если ему самому кто-то понравится? Если уж она, неуравновешенная и придурошная ему приглянулась, то нормальная точно сможет зацепить… Боже, она начала превращаться в ту самую безумную фанатку, с которой всё начиналось. Только теперь всё по-настоящему.

Но все эти метания царили в ней лишь внутренне, внешне же ничего будто и не менялось. На лице широкая улыбка, показное равнодушие и высокомерные закатывания глаз в стиле: «я вас умоляю, да я только рада, что вы вечно где-то шаритесь. Никто на мозги не капает». Матвей благосклонно делал вид, что верит ей, тактично не акцентируя внимания на том, что она сама же и сдавала себя со всеми потрохами. Поцелуями. Которые за короткий отрезок времени перекочевали с отметки: «окей, я благосклонно разрешаю себя целовать. Пользуйся, а то передумаю» на «поцелуй меня так, чтобы я знала, что у нас всё по-прежнему». Перемена, стоящая любых потраченных нервов и усилий. Победа?

За стремительно проносящимися зимними днями нежданно-негаданно подкрался успевший вынуть из всех не только душу, но и кишки нашумевший мюзикл. На самом деле мероприятия, назначенные Академией в конце года проходили в несколько дней: ведь не только их курс работал над выступлением. Другие тоже готовили свои отчётные концерты. Кто танцевальные, кто музыкальные, кто индивидуальные авторские миниатюры, но настолько масштабно заморочился только Чудик. Однако ученики, наоборот, были ему благодарны. Чем качестве шоу, тем больше спрос.

На такие вечера приглашались не только студенты Академии, друзья и родственники в качестве зрителей, но и важные фигуры: агенты из крупных корпораций, ищущие новые таланты, хореографы известных домов, набирающие танцоров, именитые режиссёры, присматривающие ещё не успевшие примелькаться на экранах новые лица. Удачно отыграешь, понравишься кому и, считай, беспроигрышное будущее у тебя в кармане.

И вот он, День Икс. Студенты, взвинченные и трясущиеся, прятались за кулисами, ища по сумкам валерьянку и понимая, что начисто позабывали все свои реплики. Обычное состояние для новичков. Когда места в большом актовом зале начали стремительно заполняться, Нелли тоже к ним присоединилась, чувствуя накативший мандраж. Внизу живота неприятно начало тянуть. Ещё и засосало под ложечкой.

Зато Матвей, давно привыкший к публичности, преспокойно уплетал эклеры, запивая всё кофе. И то, и другое принесла им Дина, но Пылаевой теперь и кусок в горло не полез бы.

— Знаю способ успокоиться, — предложил он, наблюдая за тем, как та нервно мяла рукава своего наряда. — Вот прям стопудовый.

— Нет. Пить я в ближайшее время не буду. С прошлого раза хватило.

— Да не, это куда лучше.

— И что это?

— Пошли. Покажу, — недоеденный эклер отложили на большой жужжащий короб, к которому было подключено с десяток проводов. — Никому не трогать! Это моё! — пригрозил он девчонке-мартышке, пытающейся справится со своим неудобным белым балдахином, олицетворяющим летучую мышь.

Нелли повели в глубину кулис, туда, где баррикадами высились давно ненужные декорации с прошлогодних выступлений. А вот и подсобка. Та самая, в которой Бондарев работал на безвозмездных началах, отдуваясь за вспыльчивость. Слабый свет одинокой лампочки, болтающейся под потолком осветил нагромождение старой мебели и непонятных конструкций. Всё равно бардак и свалка, но раньше было хуже.

— Очень романтично. А способ то где? — поинтересовалась Пылаева, тыкая пальцем страшную куклу-марионетку, свисающую с высокого металлического стеллажа, заставленного коробками с мелочёвкой.

— Сейчас узнаешь, — её притянули к себе, пригвождая поцелуем. Никаких прелюдий — сразу к делу. Длинный комод из фанеры, сделанный под старину для одной их пьес в стиле Чехова, стал опорой под женскую пятую точку, пока мужские руки забирались под длинную рубаху, перевязанную поясом — имитация постреволюционных шмоток девочки-нищенки.

Надо же, работает. Пылаева чувствовала, что паника действительно уходит. Стирается, оставляя после себя слабую дымку. Вместо неё в стремительном темпе зарождались совсем другие эмоции. Такие, которые прогонять никому бы не захотелось. От напора поцелуев подкашивались ноги. В животе всё ещё тянуло, но теперь не от страха, а от возбуждения.

— У нас начало через десять минут, — на рваном выдохе предупредила она, пока с неё стягивали легенсы.

— Успеем, — тяжело дышали уже они оба.

— Только причёску не испорть!

— Как скажешь, — Пельку развернули на сто восемьдесят градусов. Теперь она практически лежала животом на прохладном комоде, чувствуя под одеждой ласкающие касания. Ниже, ниже… а затем… Ногти царапнули фальшивое дерево, когда из нутра вырвался довольный стон.

Матвей прав. Секс — отличный антидепрессант. Когда минут через двадцать (что поделать, время в такие моменты крайне смазывается), они вернулись обратно к народу, в голове и в теле царила приятная расслабленность. В узком коридорчике, где недавно творился настоящий хаос, рассосалось. Зато доносящаяся со сцены музыка и голоса оповестили, что мюзикл уже начался. Судя по репликам, малышка Анастасия как раз теряется в Петербурге после кровавой ночи.

— Кстати, с рыжими у меня ещё не было. Мне понравилось. Это считается за измену? — довольно заметил Бондарев, помогая ей застегнуть упущенные пуговицы на одежде.

Вместо ответа его сердито куснули за запястье. Суть разговора заключалась в том, что сейчас Пелька красовалась перед ним с огненно-рыжими волосами. Неудобный парик, в котором было жарко и который мог в любой момент свалиться, надевать не хотелось, так что они вчера вечером на пару красили её тоникой. А потом полночи отмывали от въедливой краски ванную, руку и кожу, к которой та тоже, как оказалось, отлично приставала.

— И где, вашу мать, вы шляетесь, голубки!??? — набросился на них Никитич. Он так активно жестикулировал руками, что казалось птичка вот-вот взлетит. Шарфик, солидарный с хозяином, болтался на его спине укоряющим знаком вопроса. — Я тут чуть не поседел! Вы меня убить хотите?! Бондарев, а ну быстро на точку. Твой выход через две минуты! И подбери с лица женский блеск для губ. Нелли, шапка!!!! Шапку с гарнитурой надеть и жди команды!!!! — продолжал орать он уже на ходу, шлёпая по глухому полу неизменными домашними тапочками и спеша к костюмерную, где кто-что успел забыть. Балбесы. Расстрелять бы всех за безответственность!