Рем Сергеевич Красильников, начальник американского направления центральной контрразведки – Второго ГУ. Это он ставил палки в колеса Овчинникову и два раза добивался отмены папиной визы; это он велел нерадивым оперативникам, упустившим Ника с «дипломатом», вернуть портфель любой ценой. Но он же и не дал Московскому УКГБ арестовать отца в 1982 году и закрыл против него дело в 1984-м, когда выяснилось, что его штаммы не имеют никакого отношения к БО.

Почему? Ответ очевиден: Красильников охотился на Ника; он считал его агентом ЦРУ, но не имел доказательств. При этом ему не нужны были липовые доказательства – он хотел реальных. Он думал, что отец мог быть связующим звеном между Ником и кем-то в недрах советской программы БО, и надеялся накрыть всю цепочку. Отец нужен был ему в Москве, а не в тюрьме или в Америке. И он терпеливо ждал, пока Ник совершит ошибку.

Глава 19. Загадочный инициативник

В конце концов генералу Красильникову удалось заполучить Ника в свои сети, но произошло это не через посредство моего отца, а в ходе совсем другой операции, которая началась вскоре после того, как закончилась история со штаммами. На этот раз Ник оказался жертвой досадного стечения обстоятельств и неуклюжих действий московской резидентуры ЦРУ. До поры до времени эта операция не касалась моего отца, но, в конце концов, она закончилась «последним шпионским скандалом холодной войны» – арестом и обменом Ника и выездом моей семьи.

Все началось в декабре 1984 года с телефонного звонка в московское представительство US News and World Report. Звонивший предложил рассказать о возрождении религиозных чувств среди молодых россиян. Тема заинтересовала Ника, и он пригласил звонившего в офис. Молодой человек в синих джинсах и куртке представился отцом Романом Потемкиным – дьяконом одной из небольших московских церквей. Они пошли прогуляться по заснеженным окрестным переулкам – стандартная предосторожность, ибо офис наверняка прослушивался, – и отец Роман стал рассказывать о вещах, банальных и малоинтересных: об атеистической пропаганде и своекорыстии иерархии РПЦ. В разговоре выяснилось, что новый знакомый Ника отсидел два года по обвинению в незаконной торговле иконами. Он попросил Данилова познакомить его с другими корреспондентами, затем дал свой номер телефона и ушел.

С самого начала молодой человек показался Нику подозрительным. Как всякий корреспондент, он знал, что вступающие с ним в контакт русские бывают только двух категорий, и отец Роман больше походил на провокатора, чем на диссидента. Ник решил больше с ним не встречаться, но через месяц тот снова позвонил и сказал, что пошлет Нику материалы о православной молодежи. Два дня спустя кто-то бросил в почтовый ящик на двери офиса US News большой конверт, адресованный «г-ну Данилову». Ник предположил, что пакет был от отца Романа.

В конверте, однако, не оказалось ничего о православной молодежи; вместо этого в него был вложен другой конверт, адресованный послу США Артуру Хартману. 23 года спустя Ник описал то судьбоносное для него утро в мемуарах, озаглавленных «О шпионах и пресс-секретарях».

Заподозрив неладное и отогнав от себя мысли о тайне переписки, он вскрыл второй конверт. Внутри оказался третий конверт с надписью на русском языке «Мистеру Кейси», то есть Уильяму Кейси – директору ЦРУ. Он открыл и этот конверт; в нем лежало письмо на семи страницах, написанное очень мелким почерком; Ник сразу различил слово «ракеты».

Самое худшее, что он мог сделать в этой ситуации, вспоминал Ник, – это держать письмо дома: ведь если его найдут, то доказать, что он не шпион, будет трудно. Ник показал письмо своей жене Рут, и они вместе стали думать, как быть. Может быть, сжечь письмо? Ведь если это спецоперация КГБ, то в любой момент к ним может нагрянуть обыск – у Ника не было дипломатической неприкосновенности. Можно было пойти официальным путем, т. е. отнести письмо в отдел печати МИД СССР и пожаловаться на провокацию КГБ.

A что, если письмо подлинное? Ведь эта информация может быть важной для национальной безопасности США, подсказывал им патриотический инстинкт. И что будет с автором? Быть может, это ученый-диссидент в недрах советского ВПК, благородный и мужественный человек вроде их друга Давида Гольдфарба. Написав это письмо, автор рисковал жизнью, и доставивший письмо отец Роман, если он не подсадная утка, ведь тоже рисковал. Как Ник мог их выдать? С другой стороны, меньше всего ему хотелось ввязываться в шпионскую историю.

Помучившись сомнениями еще некоторое время, Ник и Рут все же решили рискнуть и передать письмо в посольство. Конверт жег им руки, каждая лишняя минута таила в себе опасность, и они немедленно отправились в посольство в своем красном «Вольво», нервно осматриваясь по сторонам, не видно ли вокруг «наружки» – «Волг» или «Жигулей», с тремя-четырьмя пассажирами. Десятиминутная поездка показалась им вечностью. Наконец, вздохнув с облегчением, они въехали во двор посольства, миновав милиционера в будке.

Пока Рут ждала в машине, Ник поднялся в офис Рэя Бенсона – атташе по культуре. Тот просмотрел письмо, но тоже не мог ничего понять. Ник сказал, что не хочет иметь никакого дальнейшего отношения к этому делу, и Бенсон ответил, что дальше будет разбираться сам.

О том, что дальше происходило с «письмом Данилова» – так ему суждено было войти в анналы американской разведки, – стало известно много лет спустя из воспоминаний Милтона Бирдена, последнего начальника советско-восточноевропейского отдела ЦРУ («Oтдела SE»), озаглавленных «Главный враг. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ»[51].

* * *

К моменту появления «письма Данилова» у американцев в Москве были полтора десятка агентов-инициативников – тех, кто сам пришел с предложением передавать американцам секретную информацию. Имена некоторых были известны ЦРУ; другие работали анонимно. Это были либо ученые, либо сотрудники госучреждений, в том числе спецслужб, которые по идейным соображениям стремились максимально навредить советскому режиму, помогая противнику. Вступив в контакт с ЦРУ, они, естественно, рисковали головой.

Самой яркой звездой в этом созвездии был Адольф Толкачев (кодовое имя ВЭНКВИШ-VANQUISH) – ведущий конструктор НИИ Радиостроения (НИИРа), разрабатывавшего радиолокационные системы и бортовую электронику истребителей. С 1979 по 1985 год он передал американцам тысячи документов, где было все, что можно было узнать о советской военной авиации. Благодаря этой информации американцы сэкономили на разработках сотни миллионов долларов и смогли создать «стелс-технологию», делавшую мишень (самолеты, корабли, ракеты и т. д.) невидимой для советских радаров.

Мотивация Толкачева, присущая большинству инициативников, была изложена им самим в письме к его американскому куратору:

«…Я могу только сказать, что значимую роль во всем этом сыграли Солженицын и Сахаров, хотя я с ними не знаком. Какой-то внутренний червь стал мучить меня, что-то нужно было делать. Я стал писать короткие листовки, которые планировал отправлять по почте. Но позднее, поразмыслив глубже, понял, что это бессмысленная затея. Устанавливать контакт с диссидентскими кругами, имевшими связи с иностранными журналистами, казалось мне неразумным по причине моего места работы. Я имел доступ к совершенно секретным документам. Достаточно малейших подозрений, и я был бы полностью изолирован или ликвидирован. Таким образом родился план, который я осуществил. Я избрал путь, который не позволяет мне вернуться назад, и я не намерен сворачивать с этого пути».

Полтора года Толкачев часами бродил вокруг американского посольства, ожидая удобного момента, когда можно было бы передать письмо дипломату. В конце концов ему удалось установить контакт, и он стал «самым продуктивным шпионом холодной войны».

После появления Толкачева-ВЭНКВИШа американским дипломатам было приказано оставлять свои автомобили незапертыми, а окна слегка опущенными, чтобы инициативники могли сбрасывать свои материалы «через фрамугу». Таинственный автор письма Ника Данилова, по всей видимости, был очередным инициативником.

* * *

Через час после того как Ник Данилов привез письмо в посольство, в звуконепроницаемом «пузыре» на пятом этаже над ним склонились двое мужчин: глава московской резидентуры Мурат Натырбов и оперативник Майкл Селлерс. Как и Данилов, Натырбов был