– Это фонограф. Мне как-то по случаю попали в руки чертежи. Но я все никак не мог собрать. А теперь вот получилось. И тогда я понял, чего мне недоставало, – вот такого мирного счастья, какое ты даришь мне, моя принцесса.

Ее сердечко стучало быстро-быстро от переполняющих чувств, а в глазах поблескивали слезы.

– Он способен воспроизводить музыку, – Колдер покрутил какой-то рычажок, и в комнату ворвались «Демоны» Штрауса. – Станцуем?

– Интересный выбор, – поделилась впечатлением она, но вложила свою ладонь в его.

Он обнял ее и уверенно повел в танце. Они кружились, и мир исчезал вокруг, и свечи в канделябрах выглядели звездами.

Как вдруг музыка резко оборвалась. Они даже запнулись и едва не упали. И только теперь заметили их.

Женщины в унылых серых плащах выстроились вдоль стен в две шеренги. Их лица скрывали белые маски. Они пели:

…Он любит правду и суд;

милости Господней полна земля.

Словом Господа сотворены небеса,

и духом уст Его – все воинство их:

Он собрал, будто груды, морские воды,

положил бездны в хранилищах…[12]

Песнь их звучала скорбно и возвышенно. И все, что лежало за звуками этого песнопения, выглядело греховным.

Колдер, похолодев, привлек к себе Мифэнви.

– Что происходит? – пролепетала она.

– Ничего, – коротко ответил он, еще плотнее, еще надежнее закрывая ее руками.

Она слышала, как тяжко ухает его сердце.

– Отойди от нее, мерзкая тварь! – Лед, которым полнился этот голос, заставил покрыться мурашками.

Мифэнви попыталась оглянуться, но Колдер ей этого не позволил. Наоборот, прижал к себе еще плотнее так, что она почти начала задыхаться.

– Ты что не слышишь меня, ублюдок?! – женщина за спиной Мифэнви продолжала возмущаться. – Ну так знай, или ты сейчас же отойдешь от нее, или я ударю, и вам обоим мало не покажется!

Колдер судорожно вздохнул и отпустил ее. Вид у него был совершенно разбитый, руки безвольно повисли, глаза он потупил. Но прежде чем выяснять, что он делает, Мифэнви оглянулась и посмотрела на обладательницу ледяного голоса.

Та была высока, величественна, закутана в пурпурную мантию. На лице ее красовалась золотая маска.

Мифэнви с детства не любила пафосно-театральных жестов. Поэтому окинула незваную гостью недовольным взглядом.

– Подойди! – властно сказала та.

– Нет, – решительно ответила Мифэнви. – Вы пришли без приглашения в мой дом, оскорбляете моего мужа. Да кто вы… – она не договорила: незримые руки вцепились ей в горло и стали сжимать. Задыхаясь и суча ногами, Мифэнви, увлекаемая скрытой силой, двинулась к женщине в красной мантии.

Хватка внезапно ослабла, и Мифэнви рухнула вниз, больно ударившись коленями о мраморный пол замка.

– Я – Мать-Хранительница, жрица самой богини Живой Воды! И ты, Незабудка, предавшая свою суть, подчинишься мне! – женщина в красном воздела руки, и голос ее перешел на причитания: – О дочери мои! Те, кто именует себя Сестры Скорби, стенайте, ибо лучший из эдемских цветов пал!

Женщины в серых плащах и впрямь завыли, запричитали, как на похоронах. Двое из них, рослые и плечистые, подошли к Мифэнви с двух сторон и, взяв ее за руки, развели их в стороны так, что та оказалась будто распятой.

Несколько сестер очертили место действа пентаграммой, и слоистые световые плоскости, выйдя из каждой ее грани, поднялись до потолка.

Потом они разрезали ее дорогое платье и отбросили волосы на плечи, чтобы ее узкая спина оставалась полностью открытой. Мифэнви потеряла дар речи от происходящего, она не сопротивлялась, не кричала… Ее совсем не страшило то, что должно было произойти.

А меж тем Мать-Хранительница материализовала плеть и провела над ней холеной ладонью, посылая огненных змей вдоль всех семи хвостов.

– Сейчас мы очистим тебя, Незабудка. А затем ты будешь острижена наголо и отправлена на Остров Вечного Раскаяния! – с этими словами жрица занесла плеть под завывания Сестер Скорби. Мифэнви не зажмурилась и не испугалась. Странное равнодушие охватило ее.

В себя привел демонический, с нотками истерики смех. Колдер хохотал, как гиена.

Сейчас, распустив крылья, он завис прямо перед ними. Темный, пылающий адским пламенем.

– Глупые курицы! – отхохотавшись, сказал он. – Неужели вы думаете, что она предала свою суть?!

– Заткнись, отродье! – вскричала Мать-Хранительница, опустив плеть. – И не смей мешать обряду!

– Любой расправе должен предшествовать суд, – проговорил Колдер, злобно скалясь. – Поэтому ты должна сначала выслушать меня, глупая курица!

– Хорошо, демон, скажи же мне, почему она не предавала своей сути?

– Потому что она ненавидит меня!

– Нет! Колдер, что ты говоришь?! – Мифэнви забилась, пытаясь вырваться из рук Сестер, но те держали крепко.

– Она возненавидит, когда узнает всю правду! – не глядя на нее, бросил Колдер. – Три года назад я заманил ее сюда, чтобы потом овладеть ею!

– Все было не так, не слушайте его!

– Молчи! – цыкнула Мать-Хранительница. – А ты, гадкая тварь, продолжай!

– Все очень просто! – каким-то неестественным, каркающим голосом начал он. – Я ведь Смотритель Сада, в отличие от Садовников, у меня есть Зеркало Наблюдений. Вот я и заглянул в него как-то и увидел Незабудку. Спроецировать увиденное в сознание глупого брата, которому всегда нравились девицы вроде кузины Латои, не составило труда. А потом он сам привел ее сюда. И мне нужно было лишь уверить ее в преданности и порядочности, а после – подтолкнуть заклинанием брата. И вот – хрясь! – и моя Незабудка – вдова. Три года мне потребовалось, чтобы очаровать ее. Затем забросить в голову ее тупого папаши идею-фикс выдать дочь замуж, оказаться в нужное время в нужном месте, – вуаля! – она моя!

Глаза Мифэнви пылали гневом, по щекам текли слезы.

– Так сдохни, лживый подонок! – воскликнула Мать-Хранительница, и яркий горний свет озарил замок, выжигая вековую тьму из каждого его уголка…

Лондон, Хэмпстед, 1878 год

Джози проснулась от боли. Тихо хныкнула, сжалась в комок, вцепившись руками в подушку. Она ненавидела эти дни. То была ее своеобразная плата за красоту.

К тому же Джози невероятно стеснялась самого процесса. Леди Эддингтон очень любила своих дочерей, но многие вопросы предпочитала с ними не обсуждать, полагая некоторые темы запретными для настоящей леди. Поэтому, когда у Джози первый раз пошла кровь, она оказалась к тому совсем неготовой. Ее охватила такая паника, что не окажись рядом любящей воспитательницы, миссис Тренси, неизвестно, что бы приключилось с ней.