Во время войны отец служил в военной разведке и допрашивал высокопоставленных немецких военнопленных, потому что свободно говорил по-немецки. Однажды он признался, что его излюбленный прием состоял в том, чтобы проводить допрос так же, как и занятия в Оксфорде: он просил заключенных написать эссе на тему демократии и права. «С ярыми фашистами это было гиблое дело, — заметил он. — Но с некоторыми получалось». Так, однажды он узнал, что захваченный в плен капитан немецкой подводной лодки придерживается антифашистских взглядов. Отец дал ему британскую солдатскую шинель и тайком вывел на экскурсию по Лондону, хотя и слегка волновался: как объяснить все полиции, если она их остановит? Он пришел в бешенство, когда всплыла информация о пытках, которым британские военные в Северной Ирландии подвергали тех, кого подозревали в работе на Ирландскую республиканскую армию в первые годы Смуты [16]. Как и многие опытные следователи, он считал, что мягкость и сила убеждения дают лучшие результаты, чем жестокость. Во время допросов отца особенно интересовало, какое моральное состояние царит в армии противника. Он написал доклад о том, что ковровые бомбардировки Германии лишь укрепляют боевой дух немцев, а не подрывают его. Когда Бомбардировщик Харрис — глава бомбардировочного командования Королевских военно-воздушных сил — увидел доклад, он пришел в такую ярость, что потребовал отдать автора под трибунал. К счастью, этого не произошло, а история подтвердила полную правоту моего отца.

Отец частенько уверял, что в доме его родителей в Бате было всего-навсего три книги. Подозреваю, он все же несколько преувеличивал. Мой дед по отцовской линии владел ювелирным бизнесом, а бабушка занималась пошивом платьев, пока не появились дети. Она родилась в семье фермера (одна из восьмерых детей) и каждый день проходила по тринадцать километров, чтобы добраться до мастерской, в которой работала швеей. В конце концов бабушка стала хозяйкой магазина, в котором, как уверял нас отец, продавалась исключительно изысканная одежда. Отношения с его собственным отцом у него сложились непростые — однажды дело чуть не дошло до рукоприкладства.

— Ты жалеешь об этом? — спросил я, когда услышал эту историю.

— Нет, — спокойно ответил он. — Потому что я уверен в своей правоте.

Его уверенность базировалась не на заносчивости, а на последовательном и непреклонном соблюдении высоких моральных принципов, и то, что он почти всегда оказывался прав, изрядно раздражало эгоистичного, мятежного по натуре подростка, каким я когда-то был. Мой дед (которого я не знал, поскольку он умер вскоре после моего рождения) никак не мог взять в толк, как и почему его сын стал интеллектуалом, начал придерживаться левых политических взглядов, женился на немецкой беженке и поселился в доме, заставленном тысячами книг.

Прежде чем стать преподавателем права в Оксфорде, отец учился в малоизвестной частной школе для мальчиков неподалеку от Бата, которая, как он однажды упомянул, специализировалась на подготовке будущих врачей и евангелистских миссионеров. Позже его постоянно мучили ночные кошмары, связанные с этим местом: если верить его словам, в «Школьных годах Тома Брауна» [17] описаны детские забавы по сравнению с тем, через что довелось пройти ему. Итак, школу он ненавидел, но стал старшиной в школьном кадетском корпусе, играл в школьной команде по регби и участвовал в соревнованиях по гребле в составе школьной сборной. Отец часто говорил, что то, каким он стал, — целиком и полностью заслуга учителя истории, который повлиял на него в юности. Его отношение к успеху и общепризнанной власти оставалось неоднозначным на протяжении всей жизни. Я очень редко видел отца подавленным (не считая тех многочисленных случаев, когда сам причинял ему огорчения), и причиной одной из таких ситуаций стало письмо, в котором тот самый учитель истории попросил его поучаствовать в кампании по сбору средств для его старой школы. Отец всегда был щедрым человеком и активно занимался благотворительностью, но после продолжительных и болезненных копаний в себе все-таки написал любимому учителю, что не готов сделать пожертвование.

Работая секретарем в оксфордском отделении Лиги Наций — организации со слишком идеалистическими принципами, из-за чего она изначально была обречена, — отец в 1936 году поехал в Германию, чтобы выучить немецкий язык. Он остановился в городе Галле, где и познакомился с моей мамой, учившейся на продавца книг: оба снимали комнаты у одного и того же хозяина.

И именно политические взгляды накликали на нее беду. Кто-то подслушал, как в разговоре с одной из коллег мама высказывала антинацистские идеи. Коллега попала под следствие и угодила за решетку, а маму отпустили на том основании, что, как выразился один из допрашивавших ее гестаповцев, она «тупая девка». Однако ее должны были вызвать в суд в качестве свидетельницы — для перекрестного допроса по делу коллеги, и она чувствовала, что не вынесет этого. Словом, отец женился на ней, и они уехали в Англию всего за несколько недель до начала Второй мировой войны.

Мамина сестра была ярой сторонницей Гитлера, а брат вступил в ряды люфтваффе, правда, из любви к небу, а не из политических убеждений. Не знаю, каким образом мама поняла, что гитлеровский режим несет в себе зло. Лишь после ее смерти, прочитав документы о том, что происходило в Германии тех лет (в переводе, так как мой немецкий оставляет желать лучшего), я осознал, каким мужественным было мамино решение. Решение покинуть Германию — страну, чей народ известен глубочайшим уважением к власти, да еще накануне войны, — многие восприняли как предательство. Сейчас, с высоты прожитых лет, все кажется очевидным, но как бы я хотел, чтобы мама по-прежнему была со мной и мы с ней могли поговорить об этом!

Спустя шестьдесят лет я затронул эту тему в разговоре с родителями. Мой брак трещал по швам, и я иногда заходил к ним, чтобы пожаловаться на несчастную жизнь. Конечно, не следовало обременять их своими проблемами, но мне было непривычно практически на равных вести с ними разговоры о сложностях семейной жизни. Я узнал, что решение жениться на маме далось отцу нелегко, хотя он так и не уточнил почему. Мама предположила, что у него была невеста в Англии, но отец это не подтвердил. По его словам, он был в таком отчаянии, что однажды (в те годы он работал младшим юристом в Лондоне), идя по Тоттнем-Корт-роуд, заметил вывеску, предлагавшую услуги психотерапевта. Наверное, это была какая-нибудь христианская миссия. Так или иначе, отец познакомился там с человеком, который оказал ему неоценимую помощь.