Пришлось признать, что я делаю все это не просто чтобы доказать: несмотря на преклонные годы, я способен справиться с подобной работой, но и для того, чтобы по возможности отсрочить будущее. Словно если я как следует намучаюсь сейчас, то каким-то волшебным образом смогу избежать мучений в дальнейшем. Словно работа, необходимая для приведения этого места в порядок, была своего рода искуплением, мирским аналогом самобичевания, которое встречается во многих культурах (например, среди жителей Тибета, которые ползают на четвереньках вокруг горы Кайлас в Гималаях). Вместе с тем я ощущал некоторый стыд за то, что пытаюсь задобрить судьбу, ремонтируя дом, — не самое полезное занятие, если учесть, сколько в мире бед и страданий. А возможно, я попросту мазохист, которому нравится привлекать к себе внимание. Что ж, я всегда был еще тем показушником.

Одолеваемый этими гнетущими мыслями, я приблизился к дому. Но стоило мне увидеть его, как все сомнения — точно так же, как и во время первого визита сюда, — отпали. Я смотрел на одичавший сад и старые кирпичные поилки для лошадей: перед ними лежал безмятежный канал, а позади них — озеро, на одном из берегов которого росли ивы. Пара лебедей была тут как тут: они казались ослепительно-белыми на фоне темной воды. За ними виднелся увядший с наступлением зимы камыш, а чуть дальше — железнодорожные пути: ребенком я не раз наблюдал, как по ним мчат паровозы.

Когда я зашел в дом — во тьму, потому что разбитые окна были заколочены досками, — лучи света из дверного проема упали на блестящие осколки стекла, разбросанного по всему полу и хрустевшего под ногами. Впрочем, меня это больше не беспокоило.

Я восстановлю это скромное, но прекрасное жилище. Я изгоню из него дух мертвого старика и выброшу весь оставленный им хлам. Посаженные мной яблони и грецкий орех зацветут. Я развешу по деревьям скворечники и смастерю домик для совы вроде того, что когда-то повесил в девонском лесу — на старом дубе у живой изгороди.

Я оставлю после себя чудесный дом, который обязательно принесет кому-нибудь радость.

Я решил установить высоко на стенах дома прожекторы с датчиками движения, а также камеры видеонаблюдения: с вандалами и ворами надо было что-то делать. Для этого пришлось бы взбираться вверх по лестнице вплоть до свеса кровли. Не могу сказать, сколько стариков, упавших с лестницы и сломавших шею или получивших серьезную черепно-мозговую травму, я повидал, пока работал в больнице: сбился со счета. Даже падение с высоты одного-двух метров может оказаться смертельным. К тому же существует прямая связь между травмами головы и преждевременным наступлением деменции. Для начала я просверлил в стене ряд отверстий, в которые вставил болты с кольцами наподобие тех, что используют альпинисты, и привязал лестницу к кольцам. Надев страховочный пояс, я с помощью карабина закрепил его на лестнице. Вот таким образом я и устанавливал прожектора и проклятые видеокамеры, орудуя огромной дрелью, которой проделывал в стенах дома штрабы под кабели.

Когда я работал, кто-то зашел во двор. Я спустился с лестницы. Передо мной стоял мужчина моего возраста с золотистым ретривером. Тот с удовольствием исследовал одичавший сад, пока мы разговаривали.

— Я жил здесь в детстве, лет шестьдесят назад, — объяснил он. — Это было в пятидесятых, еще до того, как здесь поселился Деннис, рабочий канала. Мы с братом жили тут вместе с родителями. Самые счастливые годы их жизни.

Выяснилось, что мы действительно ровесники и когда-то жили менее чем в миле друг от друга. Он достал черно-белые фотографии, на которых этот дом был запечатлен чистым и ухоженным, с большим цветущим сливовым деревом во дворе. Было видно, что в саду ровными грядами росли многочисленные овощи. У ворот стояла женщина в переднике — мать моего гостя.

— Здесь я развеял прах родителей. — Он указал на противоположный берег канала, заросший травой; к нему вел мост. — Время от времени я приезжаю сюда, чтобы с ними поговорить. Сегодня я сообщил, что их внук только что окончил университет. Они бы так им гордились!

Я провел его в дом. Он смотрел по сторонам, словно зачарованный, — должно быть, воспоминания нахлынули.

Мой отец умер в девяносто шесть лет; к тому времени у него развилась деменция в запущенной форме. По сути, от него осталась лишь пустая оболочка, хотя его добрый и оптимистичный нрав все еще был при нем. Брат нанял сиделок для круглосуточного ухода за отцом, и те не раз замечали, насколько легко было за ним присматривать. По мере того как деменция прогрессирует, многие люди поддаются страху и замешательству, вызванными утратой памяти, становятся агрессивными и подозрительными. Я видел это воочию, когда работал младшим медбратом в психогериатрическом отделении. Хотя сама по себе мрачная и безнадежная атмосфера психиатрической лечебницы наверняка многократно усиливала страдания и обостряла проблемы живших там стариков и старух. Отец славился чудаковатостью: вахтеры из Оксфордского колледжа, где он преподавал после Второй мировой войны и куда я поступил спустя много лет после его увольнения, потчевали меня рассказами о его всевозможных выходках. Как-то он встретился с одним из своих бывших студентов, который признался, что всегда побаивался, когда отец вел занятие. Моего отца — добрейшего из людей — такое откровение не на шутку удивило, но вскоре стало ясно, что имелось в виду. Во время занятий у отца редко оказывались с собой спички, и, чтобы зажечь газовый камин в комнате, он предварительно включал электрообогреватель — одну из старых моделей с раскаляющейся докрасна планкой, который подносил потом вплотную к камину. Таким образом, каждое занятие начиналось с небольшого, но все равно внушительного взрыва газа. Подобный электрообогреватель стоял и в моей спальне, когда мы жили в старом фермерском доме. Там не было центрального отопления — зимой по утрам на окнах моей спальни частенько образовывались морозные узоры, и, прежде чем встать с кровати, я, укутавшись в одеяло, сперва пододвигал холодную одежду к обогревателю, после чего одевался и ехал на велосипеде в школу.

Я любил читать по ночам под одеялом, после того как мама желала мне спокойной ночи и выключала свет в комнате. В семь лет я взял у школьного приятеля книгу про короля Артура и его рыцарей. Проникшись этими историями, я принялся читать все, что только мог найти про рыцарей и рыцарский дух, в том числе «Смерть Артура» Мэлори [15].

В доставшемся мне издании было множество цветных иллюстраций, написанных сэром Уильямом Расселлом Флинтом — популярным художником второй половины XIX века, который известен своими эротическими изображениями женщин. На его иллюстрациях к книге Мэлори были нарисованы героического вида рыцари и прекрасные девушки с длинными распущенными волосами (в стиле прерафаэлитов) и в длинных развевающихся платьях, которые казались мне крайне привлекательными. Эти ночные чтения с фонариком наверняка послужили одной из причин сильной близорукости, из-за которой спустя годы у меня развилось отслоение сетчатки.