из образцов как превосходный, более половины участников соглашались с этим, демонстрируя в результате еще более высокий уровень конформизма, чем в эксперименте Аша. Затем происходило неожиданное. Появлялся шестой дегустатор и говорил правду, утверждая, что у образцов одинаковый вкус. Затем участников просили снова оценить образцы. У кого более чувствительные рецепторы? У первых четырех, которые лгали? Или у шестого, который сказал правду? Те, кого спрашивали один на один, высказывались в пользу шестого. Но те, кого спрашивали при всех, не только подтверждали фальшивое мнение большинства – они наказывали единственного, кто сказал правду, обесценивая его слова.

Исследователи считают такую модель поведения предсказуемым последствием того, что игра становится опасно напряженной. Некоторые игроки превращаются в истинно верующих, полностью охваченных иллюзиями. Другие же нет. Они будут ощущать сгущающееся безумие. Но, нервничая из-за власти кузенов, будут делать вид, что верят большинству. Такие притворно верующие все равно ведут себя как лояльные игроки, придерживаясь правил, символов и убеждений игры. Но в потаенных уголках психики они уже утратили веру в рассказанную иллюзиями историю. Поскольку сплоченные группы демонстрируют тенденцию к иррациональному поведению и агрессивному конформизму, в них встречаются как истинно, так и мнимо верующие. Мнимые верующие часто пытаются доказать свою лояльность активной демонстрацией веры и навязыванием правил. Как считают исследователи, они делают это, «чтобы продемонстрировать искренность». «То есть показать, что они не просто подчиняются, чтобы обеспечить одобрение социума.

Так происходит, потому что истинно верующим членам группы недостаточно простого конформизма. Конформисты могут всего лишь притворяться ради одобрения группы».

Так кто же такие истинно верующие? И кто эти опасные тайные отступники, предающие наши иллюзии реальности? Игра становится еще более напряженной, когда игроки «давят друг на друга, чтобы скрыть собственные не высказываемые вслух сомнения». И это еще больше увеличивает подозрительность. Затем игра может перейти к фазе, которую социологи и доктора наук Брэдли Кэмпбелл и Джейсон Мэннинг называют «спиралью непогрешимости». На этой стадии игроки «стараются превзойти друг друга в демонстрации фанатизма, проклинают и изгоняют участников своего движения за мельчайшие отклонения от ключевых добродетелей». Они торопятся доказать свою честность, обвиняя и осуждая других, каждый отчаянно стремится продемонстрировать, что принимает правила игры. Любых обнаруженных отступников могут осрамить, подвергнуть остракизму или даже убить. Когда игра переходит в этот режим, начинается охота на ведьм.

В Европе охота на ведьм, наиболее активная в XV–XVII столетиях, обычно начиналась в непростые времена, когда неблагоприятные климатические условия вели к неурожаю и нехватке продовольствия. Такое давление обстоятельств, по мнению историка профессора Питера Маршалла, способствовало «повышенной жажде социальной чистоты и единомыслия, которая находила выход в притеснении наиболее далеких от нормы индивидов». Фантазии о кознях дьявола были сплетены вокруг упомянутых климатических явлений. В этих фантазиях они объяснялись действиями вероотступников, обладающих сверхъестественными способностями. Но доказать колдовство было непросто. Когда игра скатывается в это состояние, ее защитники, как правило, утверждают, что в исключительных случаях нужно делать и исключения из законов. Охотник на ведьм Анри Боге считал: «Колдовство – особое преступление <…> А значит, и суд обвиняемых в этом преступлении должен проходить необычно, и нельзя строго соблюдать обычные правовые формальности и стандартные процедуры». По мнению Жана Бодена, «доказательства такого злодейства настолько расплывчаты и сложны, что ни одну из миллиона ведьм не удастся обвинить и покарать, если будут соблюдаться принятые юридические процедуры». За полтора столетия наиболее интенсивной охоты на ведьм перед судом предстали не менее 80 тысяч обвиняемых, половина которых была казнена. В основном это были очень бедные женщины, часто вдовы. В одном немецком городке за один день было убито около 400 человек.

Примерно такая же динамика наблюдалась в годы испанской инквизиции. В 1478 году испанские монархи одобрили создание особого суда, чей задачей стало выяснить, что творится в головах бывших иудеев, которые после периода гонений обратились в христианство. Трибунал священной канцелярии инквизиции должен был расследовать доносы на таких выкрестов по подозрению в том, что они тайно исповедуют иудаизм и совершают обряды. На намеченных жертв не распространялись механизмы правовой защиты: например, по каноническим церковным законам анонимные доносы были запрещены, теперь же они не только разрешались, но и поощрялись. «Протоколы инквизиции полны примеров, когда соседи доносили на соседей, друзья на друзей, члены семьи друг на друга», – пишет историк профессор Генри Кеймен. Мотивацией некоторых доносов была простая жадность: обвиненных выкрестов часто лишали работы и конфисковывали их имущество. «Очень многих преподобные отцы арестовали и сожгли, только чтобы завладеть их имуществом», – писал один из выкрестов. По воспоминаниям другого, в Кастилии «были сожжены из-за лжесвидетельства полторы тысячи человек». И все же инквизиторы утверждали, что «лжесвидетельства» на их процессах крайне редки. По официальным данным, по итогам 1172 судов было выявлено всего восемь случаев дачи ложных показаний. Как и охотники на ведьм в любой европейской стране, охотники на сатанистов в Америке в 1980-х и участники онлайн-травли эпохи социальных сетей, инквизиторы играли в игру, где дают призы за обнаружение инакомыслящих, – и они находили инакомыслящих везде.

По мере того как игра доминирования-добродетели, в которую играла инквизиция, получала награды и набирала силу, фантазии игроков о реальности становились все мрачнее, а врагов они воспринимали с изощренной мстительностью. Выкрестов преследовали за малейший видимый намек на противодействие католической игре. На одну женщину донесли, что она улыбнулась, когда кто-то упомянул Святую Деву Марию, на другую – за то, что она не ела свинину и меняла постельное белье по субботам (ее потом пытали на дыбе), восьмидесятилетний старик предстал перед инквизиторами за то, что ел бекон в пятницу – день, когда традиционно не едят мяса. Простое невежество, как, например, незнание Символа веры, воспринималось как доказательство еретических верований. Те, кто находился под подозрением, жили в удушающей атмосфере. Запуганные выкресты начали доносить сами на себя. Некто Гонсалес Руис сообщил о себе инквизиции, что во время игры в карты сказал сопернику: «Даже если твоим партнером будет Господь, ты все равно не выиграешь». Многие ощущали ужас социального давления. В 1538 году один из выкрестов писал: «Проповедники не осмеливаются проповедовать, а те, кто все же делает это, не смеют касаться спорных вопросов, потому что <…> к каждому в этой жизни приставлен страж».

Вот что происходит, когда жизнь становится напряженной. Тираническая власть кузенов срывается с поводка, их воины сражаются, ведьмы горят на кострах, а нейронная территория игры становится сюрреалистичным тягостным кошмаром доминирования-добродетели. Ото всех требуют конформизма и чистоты, кругом сплетни, страх, паранойя и осуждение, звучат призывы не оглядываться на законы, в отношении врагов практикуются двойные стандарты, за