А в это время, слушая заигрывание эсэсовских солдат, Лида звонко хохотала.

При той пищи, что узники получали в лагере, человек существовать, конечно, не мог. Люди жили за счет того, что сумели доставать, даже воровать у врагов и делились с товарищами, которые по разным причинам не выходили из лагеря.

В часы, когда заканчивался у раненых эсэсовцев обед, узники старались под разными благовидными предлогами пробраться в корпус, чтобы на кухне что-нибудь достать, где на черной работе работали вольнонаемные женщины, которые всегда со слезами на глазах давали все возможное, при этом приговаривая:

— Бог ты мой, быть может, и мой так мытарствует, как вы. Спаси вас и его господи.

Чуть заметным движением руки снимала набежавшую слезу.

Приблизительно через месяц я зашел в корпус, где работала Лида, в поисках пищи.

Поднявшись на второй этаж, я заметил идущую навстречу Лиду. Не мешкая ни минуты, вскочил в умывальник. Открыв кран, стал мыть руки.

Лида вскочила вслед за мной.

— Ты что здесь делаешь?

— А что, не видишь?

— Уходи отсюда, свинья грязная.

— Иди к …

— Швестер, швестер[336], — закричала Лида, призывая на помощь эсэсовку.

— Что случилось? — входя в умывальник спросила эсэсовка.

— Этот свинья, весь грязный, посмел зайти сюда. Да еще ругается. — тарахтя по-немецки прокричала Лида.

Я продолжал мыть руки.

— Ты почему здесь моешь руки? — спросила эсэсовка.

— Рыба послал меня, чтобы я на третьем этаже посмотрел все форточки, и, если нужно, отремонтировал. Но не могу же я с такими руками подняться наверх. Ведь там раненые лежат.

Эсэсовка что-то сказала Лиде, махнув на меня рукой и ушла.

Лида демонстративно стала у дверей, выжидая, когда я уйду.

Осмотревшись вокруг, убедившись, что никого нет, я прошептал:

— Послушай, паскуда! Немецкая сучка! Я пришел сюда по поручению людей. — врал я, — чтобы тебя предупредить. Если ты будешь заигрывать с фашистами, которые расстреляли твоего отца, если ты будешь подкармливать врагов нашего народа, который дал тебе все: высшее образование, специальность врача и жизнь, — ты будешь уничтожена. Не вздумай кому-либо об этом рассказывать. Если со мной что случится, тебя уничтожат. Об этом знают люди не только здесь — в лазарете, в лагере, но и там, где ты живешь. Тебе просили передать, чтобы ты жила так, как все советские люди, которые остались здесь. Не забывай, что Родина жива и будет жить.

С ненавистью я смотрел ей в лицо, не понимая, откуда у меня все это взялось, и пошел к выходу. Лида вся бледная отступила в страхе назад, боясь промолвить слово.

На кухню я не зашел. В этот день я и мои товарищи не получили добавочный паек.

Вечером в лагере обо всем я рассказал Блятману. Как высказал ей все, что думаю о ней, якобы от имени товарищей, так как не смог себя сдержать.

На следующий день Блятман не пустил меня в СС-лазарет, оставив постоянно работать в лагерной столярной мастерской.

Часто в «Арбейтслагерь» на Широкой улице заезжала крытая машина, как ее называли «душегубка». Туда загоняли людей, дверцы плотно закрывались, и от выхлопной трубы моторов в кузов подведена была труба, через которую поступали отработанные газы. За одну поездку уничтожали 30–40 человек. Этих людей специально приводили в лагерь неизвестно для нас откуда, и по несколько раз в день эти машины возвращались в лагерь за очередной партией.

Иногда некоторым ребятам, особенно Аркадию Вайспапиру и Семену Розенфельду удавалось из города проносить листовки, отпечатанные подпольщиками Минска, которые им передавали вольнонаемные, работающие в одних дворах с ними.

Минские подпольщики ухитрялись вывешивать на столбах, на досках объявлений поверх немецких приказов, на сгоревших домах листовки, в которых сообщалось о положении на фронтах, о приближающем часе расплаты с кровавым фашизмом. В листовках говорилось о призыве всех советских людей к борьбе с фашизмом, чтобы приблизить победу над фашистской Германией. Не верить подлой фашистской пропаганде. Не давать фашистам покоя ни днем, ни ночью. Бить фашистскую гадину, где только можно и всем, чем только можно.

Эти листовки были написаны от руки печатным шрифтом, чтобы легче было читать и не могли узнать почерк. Некоторые — на машинке. Некоторые типографским шрифтом. Любым методом пользовались подпольщики, чтобы довести до людей правду о фашистах и фашизме. Эти листовки с риском для себя ребята проносили в лагерь.

В этих листовках мы узнавали о действительном положении на фронтах и определенной группе поручалось распространять среди узников содержание листовок.

В феврале 1943 года мы обратили внимание на то, что немцы не только в лагере, но и на объектах, куда мы ходили, злые, как бешеные собаки. За малейшие проступки, да и просто так, они при первой возможности набрасывались на узников и избивали.

В один из дней февраля нам не выдали хлеба, и только на следующий день мы узнали, что в Германии объявили трехдневный траур в связи с крупным поражением под Сталинградом.

— Дай бог, — говорили узники, — чтобы нам почаще по этой причине не выдавали хлеба».

Во дворе ЦПФАУ, где Аркадий Вайспапир, Борис Цибульский и еще пятьдесят узников работали, находился оружейный склад. Через соседнее помещение, заставленное пустыми ящиками, несколько военнопленных пробрались на чердак склада и через чердак им удалось похитить изрядное количество винтовок и патронов. Они это все припрятали в развалинах каменного здания.

В феврале 1943 года с вольнонаемным шофером они договорились, что он вывезет похищенное оружие и их всех в лес к партизанам. Сам он якобы тоже собирался удрать с машиной к партизанам. В последний момент он их предал или фашисты напали на след, установить не удалось. В тот день по счастливой случайности Борис и Аркадий не пошли на работу в ЦПФАУ, так как срочно несколько человек погнали на какой-то объект и хватали всех подряд.

Всех узников ЦПФАУ загнали в котлован, избивали плетьми, натравливали на них собак. Многие были там уничтожены. Весь двор был залит кровью. Потом оставшихся в живых гнали через весь город с поднятыми руками, истерзанных, окровавленных, в лагерь. В лагере затопили баню, напустили в бассейн горячую воду. Вызывали по одному. Допросами занимались комендант лагеря Лёкке и эсэсовцы Вакс и Городецкий. Вначале избивали до полусмерти, раздевали догола и бросали в горячий бассейн. Затем вытаскивали из бассейна и обливали холодной водой. Так повторяли несколько раз, пока человек мог еще шевелиться. И только после этого фашисты выбрасывали их во двор на снег и открывали по ним огонь из автоматов. Среди замученных был Борис Коган из Тулы.

В те дни на распиловке дров внутри здания ЦПФАУ, на первом этаже работал Ефим Литвиновский[337] с двумя товарищами. Но им удалось уцелеть, благодаря немцу, охранявшему их во время работы, который утверждал, что они к побегу не причастны.