Минут через пять Аркадий Семенович в окружениилюдей в голубых халатах подплыл к нам, в руках он держал рентгеновский снимок.

– Многоуважаемая ЕвлампияАндреевна, – начал главврач, – мне очень неприятно сообщить вам,вернее, просто ужасно…

Я похолодела, Рейчел умерла!

Аркадий Семенович тем временем продолжалабсолютно не свойственное ему мямленье. Обычно он коротко сообщает:

– Ясно. Операция. Готовим.

А сегодня старательно подбирал слова и никакне мог сообщить суть дела.

– Случается такое, мы с коллегами, естественно,слышали о подобном, тем более со стаффами, все-таки собака сложная.

– Вероятно, отягощенная генетика, –влезла Алла Евгеньевна.

– Да что произошло? – заоралКирюшка. – Вы не можете нормально сказать?

Аркадий Семенович поднял снимок. Я уставиласьна темно-серый лист. Всегда удивлялась, ну каким образом доктора разбираются вэтих пятнах?

– Видите позвоночник? – спросилдоктор, указывая толстым пальцем на нечто больше всего похожее на гигантскуюрасческу.

– Да, – хором ответили мы сКирюшкой.

– Это желудок…

– Да!

– Понимаете, что в нем?

Я вгляделась в смутные очертания: что-тознакомое, длинное, заканчивающееся кругляшкой с пятью коротенькимиотросточками…

– Мама! – взвизгнул Кирюшка. –Рука! Человеческая.

Я похолодела. В желудке Рейчел лежала крохотнаяручка, принадлежавшая когда-то младенцу. Вот почему Аркадий Семеновичинтересовался грудничками. Наша Рейчуха… Нет, не может быть… Тут же в умевсплыл рассказ соседки Нины Ивановны о пропавшем из коляски незнамо кударебенке Ванды, заболтавшейся в магазине с продавщицей, – а стаффордширихукак раз поймали возле этой торговой точки. В полном изнеможении я навалилась настену и пролепетала:

– Что делать-то?

– Сейчас готовят операционную, –пояснил Аркадий Семенович, – но вы понимаете, после операции мы обязаныбудем сообщить в милицию!

Полтора часа мы с Кирюшкой, обнявшись,просидели в холле. Спасибо, сердобольный Денис Юрьевич приволок мне валокордин.После употребления его мне стало немного легче, но потом откуда ни возьмисьвозникла Алла Евгеньевна и «успокоила» меня.

– Может, еще и не пристрелят.

– Кого? – почти беззвучно спросилКирюшка.

– Да погоди расстраиваться, –неслась дальше докторица, – могут и не усыпить Рейчел.

– Не хочу! – завопил Кирюшка, но егокрики перекрыл громовой голос Аркадия Семеновича:

– Вы только взгляните на это!!!

От операционной летела толпа врачей, вперединесся главврач с эмалированным лотком в руке.

– Вот, – ткнул он мне под носовальную миску.

Я зажмурилась, ни за какие коврижки не откроюглаз!

– Кукла, – завизжал Кирюшка, –Рейчел, любимая, идиоты, кретины, сволочи, вас самих пристрелить надо! Вы чего,не можете настоящую руку от пластмассовой отличить?

Я слегка приоткрыла один глаз, второйраспахнулся сам собой от негодования. На дне лоточка лежала ручонка от пластмассовогопупса. Очевидно, бегая по поселку, стаффордшириха наткнулась на выброшеннуюигрушку. Вся кровь бросилась мне в голову, язык парализовало, я толькооткрывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег. Зато Кирюшка,топая ногами, вопил за двоих. Врачи растерянно суетились вокруг нас. Наконецмой язык зашевелился.

– … – вырвалось у меня.

Кирюшка замолк.

– Где моя собака? – я постараласьвзять себя в руки.

– Лежит под капельницей, – сообщилАркадий Семенович, – вечером заберете домой, через недельку снимем швы, ибудет, как новая!

– Зачем вы нас пугали, неужели и впрямьне могли сообразить, что рука пластмассовая? – прошипела я. – Хорошиветеринары, мы больше к вам никогда не приедем!

– Ну-ну, – пытались успокоить меняврачи, – случается всякое.

Уже на дороге назад в Алябьево Кирюшкарасхохотался.

– Что смешного ты нашел в этой ужаснойситуации? – вздохнула я, не отрывая взгляда от дороги.

– Просто вспомнил, как ты коротко и ясносказала: «…», – веселился мальчик.

– Не было такого! – возмутиласья. – Я никогда не употребляю таких выражений и других не одобряю.

– Было, было, – хихикнулКирюшка, – значит, знаешь всякие словечки, а нас с Лизаветой ругаешь!

– Конечно, знаю, – пожала яплечами. – Но хорошее воспитание – это не незнание ненормативной лексики,а умение не употреблять ее по поводу и без повода! Интеллигентный человекникогда не позволит себе в присутствии других…

– А наедине с собой? – перебил меняКирюшка.

– Тоже, – отрезала я.

– Знаешь, Лампа, – протянулКирюша, – у меня вопрос возник, как ты думаешь, наш президент моется вванной?

– Конечно, – удивилась я, – онже живой человек, на тяжелой нервной работе, небось любит в пене покайфовать, апочему ты интересуешься?

– Вот прикинь, – задумчиво продолжилКирик, – вылез он из воды, встал босыми ногами на плитку, потянулся заполотенцем, поскользнулся, упал… Что будет?

– Кошмар! – покачала яголовой. – Еще, не дай бог, власть переменится, а в нашей стране от любойсмены руководства ничего хорошего не получается. Нет уж, пусть президент лучшебудет здоров, зачем ему падать в ванной! Уж, наверное, догадались ему вездерезиновые коврики настелить.

– Да не о политике речь, –отмахнулся Кирюшка. – Как думаешь, что он скажет, со всего размахушлепнувшись на пол, а?

– Видишь ларек? – быстро перевела яразговор на другую тему. – Сделай одолжение, купи батон, у нас хлебкончился.

Кирюша вылез из машины, я смотрела ему вслед.Однако странные мысли приходят иногда детям в голову! Что скажет президент,упав в ванной! Что скажет, что скажет… Небось выразится, как все мужчины, врядли промолчит. Право же, воспитательный процесс – дело тонкое, что ответитьКирюше? Сказать: «Конечно, глава нашего государства просто тихо встанет», такКирюшка будет надо мной издеваться. Сказать то, что думаю на самом деле? Мигомуслышу: