– Нет. Ты не понимаешь. Я не могу с ними расстаться. Это как болезнь. Как… страсть. Сначала пробуешь из любопытства. Раз, другой, третий… А потом понимаешь, что ничего не можешь решить без них. И кроме того, карты сами выбирают себе хозяина.

– Как это?

– Они открываются не всякой руке. Я смотрела с любопытством.

– Значит, вместо того, чтоб советовать, они начинают тобой управлять? И как же ты теперь… без их советов?

– Я говорил – мне все равно. Знаю одно – однажды я умру. И этого довольно.

– Все мы умрем, рано или поздно, экая новость! А почему ты предложил мне открыть карту?

Он, видно, и сам в первый раз об этом задумался.

– Ты… – он помолчал, глядя в стол. – Ты была такой неспокойной… беззащитной…

– Я? – Он меня удивил. Я – крепкая, уверенная женщина, твердо стоящая на своих ногах. Скорее, мужчина будет искать у меня помощи – как Самур последние годы, что бы он там ни говорил и как бы ни бранился… – Так поэтому ты и остался? Решил мне помочь?

– А разве тебе не нужна помощь?

– Нужна. А тебе, Ингри?

Он поперхнулся пивом. Прокашлялся, посмотрел на меня повлажневшими глазами.

– Помощь? Мне?!

– Всем людям время от времени нужна помощь.

– Но не мне.

Что ж, пусть так. Я хлебнула пива – оно, это пиво, выручало нас в годы войны, когда в корчме месяцами не появлялись постояльцы. Забытье и веселье нужны людям в любые времена. Конечно, все было по-другому, когда через перевал шел оживленный торговый тракт…

Словно подслушав мои мысли, Ингри спросил:

– Что охотник говорил о могиле Картежников? Я помолчала. Что ж, сам нарываешься, парень…

– То, что многие говорят, – сказала нехотя. – Что они прокляты, и души их не могут найти покоя… что ночами они выходят из могилы и убивают живых…

Ингри молча смотрел в стол.

– Перевал горел три дня, – осторожно продолжила я. – До сих пор мы не знаем, что и как там было. Потом туда пришли люди и… собрали то, что можно было собрать… что осталось от Картежников. Похоронили, насыпав сверху холм из камней. Теперь, говорят, над могилой кто-то поставил каменный столб, и на том столбе выбиты имена всех двухсот… и…

И мне словно снег за шиворот сунули.

– Ингри? Но ведь вас всегда было двести… только двести…

Он еле, через силу, усмехнулся.

– Мое имя тоже есть на этой стеле… Не пугайся, я не призрак! Я живой. Видишь?

Он поднял руку. Сжал-разжал сильные пальцы. На широком запястье пульсировала жилка.

– Я должен был умереть вместе с ними. Но не умер. Ты тоже веришь в эти россказни?

Старый Сунган – громадное кладбище древних сказок и тайн. Усыпальница Истинных Королей с непресекающимся родом Хранительниц; дороги, упирающиеся в скалы; мосты, ведущие в небо; развалины замков, в которых живут лишь ветры да призраки. И сами сунганцы – светловолосые северяне, бойцы меча и руки, из которых, по слухам, была и моя бабка… Даже скалы здесь, кажется, беременны легендами. А уж сколько их родилось, когда на перевале полегли непобедимые прежде Картежники…

Я говорила. Ингри слушал. Слушал – и молчал. Молчал и думал – и эти его мысли мне совсем не нравились.

Очень не нравились.

– Ну, я так и знала!

Ингри наградил меня мрачным взглядом.

– Входи, садись и молчи.

Я послушно уселась в угол комнаты и стала смотреть на Ингри.

Ингри заговаривал меч. Не тот, похожий на большой нож, что он обычно носил на поясе, – настоящий, боевой. Он держал меч на ладонях над стоящими в ряд свечами – семь хороших свечей, которые я берегла для неведомо как попавших в Сунган знатных лордов (руки бы оторвать этой Кэти, паршивке), и, закрыв глаза, обведенные темными кругами, говорил что-то на чужом языке чужим, не похожим на его обычный глуховатый, голосом. Глубоким, страстным, гортанным… Голосом, от которого у меня дрожь шла по спине.

Он говорил, и пламя свечей вздрагивало в зеркале меча – то ли в такт его словам, то ли в такт его сердцу. Огонь, танцующий на лезвии, казалось, раскалял сталь, рисовал на ней свой собственный узор, пламенные руны; скользил по мокрому от пота смуглому телу Ингри, подчеркивая твердость мышц и белизну шрамов… Голос Ингри низился и низился – до рокота далекого грома, до шороха дождя, до шелеста песка…

Ингри смолк.

Я тоже молчала, глядя, как медленно, осторожно, будто стеклянный, он опускает клинок на стол. Руки его затряслись, словно только сейчас ощутив тяжесть меча. Ингри сгибал и разгибал локти, крутил запястьями, сжимал-разжимал пальцы… И внимательно смотрел на меня.

– Как ты догадалась?

Как? Он о чем-то долго говорил с Хоггардом, и тот наверняка вывалил на его глупую голову все слухи о могиле Картежников. Он не ел весь день – как солдат перед решающим боем. Он то и дело касался (видно, сам того не замечая) своей колоды, словно испрашивая совета… Этот чертов дурень решил встретиться с какой-то ночной тварью и выяснить, правда ли все то, что болтают о его погибших друзьях.

– Ты был не в себе, – только и сказала я. Ингри медленно качнул головой. Уголки его плотно сжатых губ дрогнули в усмешке.

– Мне бы в отряд такого разведчика!

– Оружие ты заговорил, а как насчет себя? Он провел рукой по мокрой груди.

– Серебро?

– Возьми вот еще…

Я сунула ему в руку маленький полотняный мешочек. Он взвесил его на ладони.

– Что это?

– Охранные травы.

Ингри поднес травы к лицу, глубоко вздохнул.

– Пахнет тобой…

– Это женский оберег. Может, и тебе сгодится. Солдат медленно, словно неуверенно, улыбнулся.

– Спасибо, хозяйка.

– Провались ты… – проворчала я. Оглянулась на пороге – Ингри смотрел мне вслед.

– Где тебя искать… если что?

– На старой мельнице.

Я прикусила губу. Значит, снежная кошка…

Я вновь прислушалась – в который уже раз за ночь. Кажется? Ветер – или человек – скребся в дверь. Неслышно подойдя, я положила руку на засов.

– Ингри? – спросила с сомнением. И снова шорох – еле слышный, на грани тишины и звука… Я сжала зубы и, отодвинув засов, толкнула дверь. Ингри ввалился внутрь вместе с холодом и снегом и, едва коснувшись плечом косяка, пополз вниз.

– Дверь… – просипел он. – Дверь…

Я вышла из столбняка и, захлопнув дверь, задвинула засов. Ингри сидел на полу, закинув голову, смотрел на меня. Цел? Не одежда – лохмотья, снег, лед… красный лед…

– Ну-ка, парень, – я опустилась на одно колено, взваливая его на плечо – Ингри зашипел, – с трудом поднялась, качнувшись, и потащила к себе в комнату. Свалила на кровать, выпрямилась, отдуваясь: тяжел, дьявол… Начала снимать располосованную куртку. Ингри снова зашипел, но продолжал молчать, глядя на меня напряженными ввалившимися глазами.