Получив вышесказанное предписание, Остерман поспешил известить о том Ермолова чрез того же Новосильцова, бывшего в приятельских сношениях с благородным П.Н. Ермоловым, состоявшим в то время в должности адъютанта при двоюродном брате своем Алексее Петровиче. Хотя в предписании не было положительно упомянуто об отступлении союзников от Дрездена в Богемию, но оным извещали Остермана, что они отходят от этой столицы с намерением расположиться на окрестных высотах; в случае атаки Наполеона на их правый фланг (чего они напрасно ожидали от столь прозорливого полководца) они, как было сказано, не замедлят, перейдя тотчас в наступление, опрокинуть его в Эльбу.

Новосильцов объявил конфиденциально П.Н. Ермолову, что ему положительно известно, что вся союзная армия в полном отступлении на Богемию. Съехавшись с Остерманом среди дороги между Доной и Пирной и объявив ему о истинном движении союзников, поспешно отступающих в Богемию, Ермолов настоятельно требовал немедленного движения всего отряда на Петерсвальде. Как бы предчувствуя, что гвардии придется отступать в Богемию, Ермолов послал заблаговременно адъютанта своего Фонвизина и состоявшего при нем лейб-гусара Мамонова для осмотра дорог; эти офицеры донесли ему, что дорога от Кричвица на Кенигштейн крайне неудобна, во-первых, по причине пересеченной местности, а во-вторых, потому, что близкое соседство с неприступною Кенигштейнской крепостью могло быть для нас весьма опасно.

Ермолов, основательно изучивший классические страны: Саксонию и Богемию – и имевший при себе всегда карту Бакенбергера, объяснил по ней Остерману всю необходимость движения на Петерсвальде.

«Прибыв лишь накануне из Гигсгюбеля, где я обедал у Цесаревича, я еще короче ознакомился с этою местностью, которую уже хорошо знаю из походов великого Фридриха. Если вы направитесь на Максен, – продолжал он, – то весь отряд наш будет неминуемо окружен неприятелем и не избегнет совершенного поражения; в доказательство того я предлагаю отправить по этому пути обоз с инструментами, который нас так много затрудняет, и я вам ручаюсь, что вы его более не увидите»[69].

В самом деле этот обоз и денежный ящик лейб-гвардии Финляндского полка, двинувшиеся на Максен, сделались добычею французов; во время этого совещания, на котором не присутствовал принц Виртембергский, решено было следовать на Петерсвадьде. Храбрые войска наши, предводимые Ермоловым и принцем Виртембергским, опрокинули неприятеля у Кричвица, Котты и Кольберга; бесстрашные лейб-егери, коими командовал достойный Карл Иванович Бистром, выбили по приказанию Ермолова французов с высот близ Цегиста. Кавалерия наша, предводимая принцем Леопольдом Саксен-Кобургским, ныне королем бельгийцев, Кноррингом и другими неустрашимыми генералами, совершила блестящие атаки на французскую пехоту, которая была ею опрокинута и вогнана в лес.

Принц Леопольд, командовавший Кирасирским ее величества полком и называвший одного Ермолова mon commandant, получил за этот подвиг, по ходатайству Алексея Петровича, знаки Св. Георгия 3-го класса; после этого ряда славных дел отряд двинулся к Гигсгюбелю. Когда храбрый Кнорринг, особенно отличившийся впоследствии, прибыл к Остерману с донесением об одержанных успехах, Ермолов, приказав ему в присутствии графа тотчас возвратиться к своим войскам, сказал: «Вы сперва доделайте, а потом уже приезжайте досказывать».

Так как петерсвальдский путь был в двух местах перерезан французами у Гигсгюбеля и Геллендорфа, то Остерман, видя, что весь отряд, имевший при себе до 30 легких орудий, значительно растянулся по извилистой дороге, начинал уже раскаиваться в том, что последовал совету Ермолова. Приказав войскам идти тише и запретив им заряжать ружья, Ермолов сказал графу: «Je vous reponds, Mr. le comte, que nous passerons facilement par 1а» («Я беру на себя пред его величеством всю ответственность за все то, что может приключиться с гвардией»).

Широкоплечие и усастые ветераны Преображенские выбили французов из гигсгюбельской позиции, а неустрашимые семеновцы штыками проложили себе дорогу у Геллендорфа; сюда почти перпендикулярно к Петерсвальдской дороге сходится другая, идущая чрез селение Макербах на Кенигштейн по ущелью, образуемому речкою Бар; по этой дороге могла даже удобно следовать неприятельская тяжелая артиллерия.

Оценив всю важность этого пункта, занятие которого французами могло иметь для нас самые гибельные последствия, Ермолов, со свойственными ему решительностью и проницательностью, остановив следовавшую к Петерсвальде гвардейскую артиллерийскую роту Ладыгина и лично расположив пушки этой роты на важнейших пунктах, приказал тотчас открыть из них огонь. Неприятель, двигавшийся по ущелью с тяжелою артиллерией, приведенный в замешательство этим неожиданным огнем, остановился. Французы, введенные в заблуждение фальшивыми донесениями лазутчиков насчет численности наших войск, еще более убедились после того, что мы их значительно превосходим в пехоте и артиллерии.

Так как надлежало, спустившись с гор, занять позицию у выхода их, то Ермолов приказал оберквартирмейстеру 2-го корпуса Гейеру расположить стрелков и пехоту в садах и виноградниках, находившихся на ноллендорфских высотах, и удерживать их по возможности долее, дабы дать остальным войскам время и возможность избрать позицию и удобно расположиться на ней. Но так как это приказание не было приведено в исполнение, а, напротив, французы, овладев высотами и расположив на ней свою артиллерию, открыли сильный огонь по отступавшим войскам, то Ермолов сказал Гейеру в присутствии Остермана: «Благодарите Бога, что я несколько моложе графа, а то бы я вас расстрелял здесь на месте»[70].

Остерман, будучи ранен в десятом часу утра 17 августа, сдал начальство над всеми войсками Ермолову, принявшему под свой щит все удары превосходного в числе неприятеля. Когда прибыл с кавалерией князь Дмитрий Владимирович Голицын, Ермолов поспешил явиться к нему, но этот отлично благородный человек сказал ему: «Победа за вами, довершайте ее; если вам нужна будет кавалерия, я охотно и немедленно вышлю ее, по первому вашему требованию».

К вечеру прибыл корпус Раевского; Ермолов, которому удалось уже отстоять поле сражения, просил его не высылать к нему на помощь никаких войск. Таким образом, слава этого блистательного подвига, имевшего столь огромное влияние на войну, есть исключительно достояние гвардии и ее предводителя. Император Александр, узнав об этом, сказал: «Ермолов укрепил за собою гвардию»[71].