Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но большой корабль неповоротлив, — возразил Иероним, — как он сможет увернуться от удара в борт?
— Всегда потребны корабли поменьше, чтобы прикрыли и не допустили врага.
Аполлодор начальствовал над плотниками, что занимались заготовкой деталей остова кораблей, вытёсывали тропы, стэйры, акростоли. афластоны, парексейресии,[79] строгали доски для набора, выпаривали и гнули дерево. Тут требовалось соблюдать точность и единообразие, без этого не оснастить больше сотни кораблей за лето, как хотел Антигон.
Из верёвок и колышков киприот прямо на земле создавал разметку, он мог с точностью до половины пальца по памяти перечислить все важные размеры триер и пентер. И даже гигантов «гекатонхейров», которых прежде не строил.
Диона и Ксантиппа Аполлодор всегда ставил руководить набором бортов. Протей занимался оснасткой и машинами, а Багавир и Сахра лили тараны.
Сейчас без Диона работа там как-то не спорилась. Аполлодор ценил Репейника не столько за золотые руки (хотя и за них тоже), сколько за умение сколачивать из людей, часто незнакомых, этакий живой триспаст, где каждая «деталь» умело подогнана и работает слаженно с другими. Там, где самому Аполлодору приходилось орать и раздавать тычки, Репейник обходился шутками и прибаутками. У него даже ленивые рабы не отлынивали без битья. И вот как же некстати угораздило его влезть в ту глупую драку… Нет, к Антенору Аполлодор относился с симпатией, но тот всё же был скорее случайным попутчиком. Если выбирать между ним и товарищем, знакомым много лет, то… собственно и выбирать тут не из чего. А Дион жил скорее по сердцу, чем по уму. Ну и куда его сердце с душой отзывчивой завели? В порт, на склады какие-то, где он уже который день прятался от людей епископа между ящиками, тюками с шерстью и пифосами.
Неарх заявил, что всё с Антигоном порешал, но Аполлодор не поверил. Этот епископ ещё на том постоялом дворе недвусмысленно дал понять, что ему палец протяни — руку по локоть откусит. Мало ли что там Антигон сказал, епископ от Диона стрелу схлопотал, а такие, как он подобное не спускают.
Киприот теперь затылком чувствовал пригляд, даже когда на верфях не видно было посторонних. Поди запомни всех, тут тысячи людей.
Еду Диону Аполлодор относил сам. Хотел сначала отправить Сахру, но передумал. Парень слишком прост, слежку не заметит. Да и приметен уж больно, увалень добродушный.
Репейник уподоблялся собаке Диогену уже двенадцать дней, когда Аполлодор, вновь завёл разговор о том, что делать дальше.
— Не отстанет он. Ретивый уж больно, копытом землю роет.
— Сука… — буркнул Дион с набитым ртом.
Он уплетал принесённые товарищем лепёшки и забивал неразбавленным вином.
— В порту толкался сегодня? — спросил Аполлодор.
— Нет, конечно, — не моргнув глазом ответил Дион, — что я, дурак что ли?
— Дурак-дурак, — невесело усмехнулся Аполлодор, — и враль. С таким шилом в заднице, как у тебя, никто на месте не усидит.
Дион скорчил обиженную рожу.
— Стало быть, новости не знаешь? — спросил Аполлодор.
— Про Диоскорида? — прочавкал Дион, — нет, не знаю.
Аполлодор не удержался и прыснул в кулак.
В Сидон пришёл родосский флот, восемьдесят триер и пентер под началом наварха Диоскорида, двоюродного племянника Антигона. Родос прежде склонялся к дружбе с Лагидом, но Антигон послал на остров своих доверенных людей — Мосхиона и Потомения и они сделали архонтам такое предложение, от которого те не смогли отказаться.
Эти корабли стали уже не первым пополнением флота Циклопа. За несколько дней до них пришли сорок триер самосских союзников под началом наварха Фемисонта. Их Неарх сразу отправил к Тиру, блокировать город с моря, однако Диоскорида придержал. Родоссцы предоставили Антигону только корабли, а людей дали немного — только кормчих, проревсов, келевстов и часть матросов. Все гребцы были карийцами, набранными наспех, не слишком тренированными. Их к тому же и не хватало, как и эпибатов, коих вообще полный комплект насчитывался менее чем на дюжине кораблей. Свалилась на Неарха очередная головная боль — навербовать новых воинов. Непростое это дело. Тех, кто в Сидоне и окрестностях вызвался добровольцем повоевать за Одноглазого, тот уже увёл к Тиру. Где новых взять? А кое-какие корабли и вовсе требуется дооснастить.
— Я думаю, к ним тебе надо, — сказал Аполлодор, — там он тебя искать навряд ли станет, он же не знает, что ты родосец. Среди своих затеряешься. А даже если найдёт, чай свои лучше защитят, чем я бы смог.
— А вы как же без меня?
— Как… каком кверху! — рассердился киприот, — об этом раньше думать надо было. Прежде чем в драку лезть.
— Чего теперь-то шумишь? Дерьмо назад не запихать, — пожал плечами Дион.
— Да уж, дерьмо… Хотя, бьюсь об заклад, этот ублюдок запихать сможет.
Помолчали.
— Ладно, — сказал Дион, — попробую.
— Они, правда, не ради весёлой пирушки сюда пришли, — вздохнул Аполлодор.
— Да уж, к гадалке не ходи, — усмехнулся Репейник, — но где наша не пропадала.
Всю ночь он размышлял, как быть и решил послушаться Аполлодора.
Родосцы вытащили корабли на берег и заняли корабельные сараи, где ещё месяц назад отдыхали триеры Лагида. Поутру Дион отправился туда, потолкался и в течение часа нашёл сразу двух знакомцев среди корабельных плотников. Они отвели его к человеку, которого Репейник и надеялся отыскать — триерарху Менедему. Тот приходился ему дальним родственником. Муж то ли троюродной, то ли четвероюродной сестры. Седьмая вода на киселе, короче. Однако друг друга они знали.
Менедем, наследник богатого купеческого рода встретил Диона гораздо лучше, чем можно было ожидать. Все же понимают, какова может быть причина явления бедствующего пред светлые очи богатого родственника? Деньги, конечно. Однако Менедем слыл не прижимистым малым, в отличие от других своих родственников. Он командовал пентерой «Афродита», названной так по имени вёсельного торгового аката, принадлежавшего его отцу.
Репейник попросился на «Афродиту» (или на любой другой корабль, ему было всё равно) хотя бы даже и гребцом, но радушный Менедем внёс его в список команды, как помощника кормчего. На счастье Диона предыдущий помощник кормчего буквально накануне, по случаю успешного прибытия флота в Сидон упился на берегу до поросячьего визга и утоп в общественном нужнике. Может сам, может помогли. Это оказалось не единственной небоевой потерей флота: кое-кому проломили головы в портовых кабаках, так что вакантных мест хватало.
Теперь Дион почти безвылазно обитал в лагере у
