Полиперхонтом, Кассандром и полководцами Циклопа, но если у первых всё было очень туго с деньгами, то разбогатевший Антигон в первую очередь щедро тратился на войну против Лагида, а на Элладу уж сколько останется. Вот и получалось, что самым привлекательным нанимателем на западе был Птолемей. Его ксенаги[83] на мысе Тенар могли за день целую армию навербовать.

Эти люди, порученные Мирмидону, прельстились обещанием платы в семь оболов в день, тогда как другие стратеги и сатрапы могли предложить лишь четыре. Ну пять, в лучшем случае. Потому от желающих отбоя не было и возможности Птолемея для войны в удалённых от Египта землях ограничивались лишь флотом.

Многие из наёмников не имели за душой и халка, потому снаряжались за счёт египетской казны, но не как гоплиты, а как ификратовы пельтасты[84] — из доспехов только шлем, высокие сапоги-эндромиды вместо поножей, копьё и македонская пельта вместо большого аргивского щита-гоплона. В фалангу такое войско Птолемей строить не собирался, оно лучше подходило для горной войны, собственно, потому и было отправлено в Карию.

Мирмидон занял позицию так, чтобы не попасться на глаза криптиям противника. Потянулись часы ожидания, но до самого позднего вечера о карийцах не было ни слуху, ни духу.

Антенор сидел на песке возле шатра и от безделья играл в «пять камешков» с Демофилом, одним из воинов криптостратейи,[85] которая должна была доставить в Египет Геракла. Детская игра. Надо подбросить вверх пять мелких камешков и поймать их тыльной стороной ладони. Рядом сидел египтянин Нехемен, с интересом наблюдал, но поучаствовать не рвался. Ваджрасанджит расположился поодаль со скрещенными ногами и отгородился от всего мира, закрыв глаза.

Нехемен был одним из аперу-аха, морских пехотинцев. Себя он называли Нейти-иуни, луки Нейт, которую эллины отождествляли с Немезидой. Он служил на старой престарой пентере «Пчела и Тростник», построенной ещё при Нектанебе. Моряки и корабли ремту в своё время ценились персами. Ахемениды не набирали египтян в свои сухопутные воинства, но услугами моряков пользовались. Те участвовали в походе Хшаяршана-Ксеркса на Элладу, сражались при Артемисии и Саламине. Корабли египтян в нынешние времена не отличались обликом от финикийских, и эллины все их называли на свой привычный лад.

Птолемей поступал подобно персам — не пренебрегал моряками ремту. Однако всё же главную ставку делал не на них, а на эллинов. Потому некогда грозный Знаменосец[86] Зелёных Вод Хашехем Аменетрес, Амиртей на эллинский манер, теперь лишь младший наварх, командует арьегардом. В грядущей битве с Феодотом Менелай намеревался оставить его в тылу. Там, в безопасности, вдали от сражения предстояло сидеть и криптостратейе Калликрата.

— Бездельничаете? — прозвучал над ухом голос Аристомена.

— Присоединяйся, — лениво предложил Антенор.

— Нет уж, игры кончились. Приказано подняться на борт «Пчелы» и сидеть там. На всякий случай.

— Что, они уже тут?

— Да, разведчики замечены. Если Перилай не дурак, нападут они ночью или на рассвете. Наши подставились, будто мало тут нас. Да и дороги другой нет. Или вперёд или назад.

«Наши».

Антенор хмыкнул. Спросил недовольно:

— Это что же, на этом корыте ночевать?

— Да.

— Оно качается, — напомнил Демофил, — а я и так всю дорогу блевал.

— Ты и сейчас зелёный, — заметил Антенор.

— Это приказ, — отрезал Аристомен.

— Ну, приказ, так приказ, — пожал плечами Антенор и принялся собирать свой нехитрый скарб.

Он просидел всю ночь, привалившись спиной к хистодоку, опоре мачты, что должна удерживать её при таранном ударе. Мачта на «Пчеле» совсем не убиралась. В море здесь качало меньше всего, бывалые ему подсказали, вот он и спустился в талам, трюм, по привычке, хотя какие волны в лимане? Лужа и лужа.

Гребцы, которым в эту ночь не разрешили сойти на берег, спали в неудобных позах, вповалку, подложив под головы набитые шерстью подушки. Антенор пытался уснуть и не мог. Таращился в темноту, в никуда. Почему-то выдумывал себе сцены свадьбы Геракла. Вот он, сын великого царя, нарядный, в золотом венке. Рядом совсем юная девчушка, испуганно прижимает к едва наметившейся груди куклу, не иначе, свою любимую. Жертву Гере. Жена теперь, не до игрушек. Вот важный, сияющий Птолемей подхватывает гремящую эпиталаму[87]. Вот и он сам, Антенор, в праздничном гиматии. Никогда в жизни не носил гиматий, тем более такой роскошный. Доведётся когда-нибудь поносить?

«Уходи, я задержу их».

Загудела тетива, и стрела унеслась в цель. Антенор обернулся, вздрогнул, очнулся.

Всё-таки задремал?

Наверху по катастроме, боевой палубе, затопали чьи-то ноги, раздались встревоженные голоса.

«Вот и гости пожаловали. Ну, помогай теперь Зевс Эвксен от души их приветить».

И чего молишь? Чужой это праздник, чужой.

Антенор выбрался на палубу, встретился взглядом с Аристоменом. Издалека доносились крики.

— Вот и беготня началась, — сказал криптий, — но наше дело здесь — сторона. Сидим на заднице ровно и ждём. Гости — Мирмидона забота.

К северо-западу от лимана, тем временем, происходило следующее. Разведчики Перилая, как и рассчитывал младший Лагид, ещё накануне наткнулись на лагерь «египтян», вернее ту его часть, которую Менелай хотел продемонстрировать противнику. Увидели шатры, десятка четыре транспортов, вытащенных на берег к западу от мыса Сарпедон. Насчитали пару тысяч человек народу и убрались восвояси. И прежде, чем Эос простёрла свои розовые персты над восточным горизонтом, из тростников вынырнули карийские наёмники Одноглазого и обрушились на спящий лагерь. Подкрались незаметно, ни одна собака не тявкнула.

Началось избиение сонных «египтян»…

Или не началось?

Войско троянское всею громадой, как пламя, как буря,

Вслед безудержно летело за Гектором, сыном Приама,

С шумом, с неистовым криком. Надеялись все они твёрдо,

Взяв корабли, перебить перед ними храбрейших ахейцев.

Но Посейдон земледержец, могучий земли колебатель,

Дух возбудил аргивян, из глубокого моря поднявшись.

Антенор, конечно, так и не узнал, кто из богов привиделся в этот момент Перилаю. Разберутся как-нибудь, ведь было же сказано слепым поэтом: «Очень легко по ступням и сзади по икрам узнал я прочь уходящего бога: легко познаваемы боги…» Верно, без зловредных богов не обошлось. Не признавать же в самом деле, что вот так по-детски угодил в элементарную засаду…

Мирмидон дал карийцам как следует втянуться, а потом на склонах, будто спарты,[88] посеянные из драконьих зубов, выросли шеренги его наёмников и бросились вниз, захлапывая дверь за увязшими карийцами.

Воины в первом и втором рядах слитно, будто были одним существом метнули дротики, собрав кровавую жатву. Повторили, не давая врагу опомниться, и проворно спрятались за спины бойцов третьего ряда. Знатная вышла гекатомба.