– Как странно, что конец учебного года приходится на июль, – сказала Най. – По-моему, никакой это не конец, а скорее начало.

– Вот и хорошо. Не хочу, чтобы наша дружба, наша музыка когда-нибудь заканчивались, – сказала Роуз. – Лучше нас нет никого и ничего на всем белом свете.

– Да, – согласилась я. – Нас никому и никогда не разлучить.

– Об этом периоде нашей жизни еще напишут в «Нью мюзикл экспресс», – добавил Лео. – О том, как мы шли к славе, мать ее! Мы никогда не расстанемся. Никогда.

Наоми ничего не ответила, она просто лежала в траве в своем желтом платье и, улыбаясь во весь рот, глазела на луну. Но это никого не беспокоило, потому что такой уж у нее характер. Но на следующий день она исчезла, и все стало разваливаться на части.

И только теперь, вспоминая тот вечер, я понимаю, что своим молчанием она говорила нам «прощайте».

28

Я уже почти дома, в ушах музыка, в голове воспоминания, и тут до меня доходит, что я забыла забрать Грейси из школы. Уроки у нее закончились минут сорок назад, а то и больше. Блин! Я начинаю бежать в обратном направлении, попутно выуживая из кармана телефон.

Набираю маму, она не отвечает, гуглю школу Грейси, звоню им, но меня переводят на голосовую почту.

– Алло, здрасте! – пыхчу я на бегу. – Я должна была забрать Грейси Сондерс, но я опаздываю…

В трубке раздаются гудки, оповещающие о звонке по второй линии. Я останавливаюсь.

– Ты где? – спрашивает мама, как только я тыкаю «Ответить».

– У меня выдался плохой день в школе, – говорю. Вот бы можно было попросить маму меня обнять… – А потом я зашла к Наоми и… прости, я совсем забыла.

– Звонили из школы, – говорит мама ледяным голосом. – Грейси все глаза выплакала. Твое счастье, что миссис Петерсон живет на нашей улице и предложила ее подвезти. Теперь она сидит у себя в комнате и ревет. Быстро иди домой. Сама будешь объяснять, почему про нее забыла.

Мама вешает трубку.

Вот дерьмо…

Стоит мне ступить на ведущую к дому дорожку, и дверь тут же открывается.

– Я думала, тебе хотя бы до Грейси есть дело, – говорит мама.

– Мне есть до нее дело. Я одна о ней и забочусь, – говорю я. – У меня просто был очень хреновый день. Где она?

– Хреновый день, говорит! А дальше что? Это не повод оставлять семилетнюю сестру одну на школьной детской площадке.

– Другое дело – водка, – огрызаюсь я. Она с силой сжимает мою руку.

– Я уже сыта тобой по горло, Эми. Не надо забывать, кто тут взрослый, а кто ребенок.

– Да? Это у тебя вообще-то было такое сильное похмелье, что ты не смогла забрать собственную дочку из школы. – Я вырываюсь и бегу на второй этаж.

– А ну иди сюда! – кричит она мне вслед.

Грейси лежит на полу у себя в комнате и играет в куклы, размахивая в воздухе зачехленными в белые носочки ногами.

– Прости, детеныш, – говорю я.

Она с улыбкой поворачивается ко мне.

– Я расплакалась, – говорит. – Аж сопли из носа потекли. И мне дали печенинку.

– Никудышный из меня опекун. – Я сажусь рядом с ней на пол.

– Нет, вовсе нет! Меня подвезла на своей машине наша учительница. Теперь я могу всем хвастаться. А что такое «опекун»?

– Это тот, кто о ком-то заботится.

– Тогда ты замечательный опекун! – Грейси сжимает меня в объятиях.

– Так ты не ненавидишь меня, как все остальные? – говорю я срывающимся голосом. Как я устала быть сильной! Того и гляди, сама разревусь.

– Нет, – отвечает Грейси. – А кто тебя ненавидит?

– Раз это не ты, тогда не важно.

Внизу кто-то звонит в дверь. Грейси забирается ко мне на колени.

– Хочешь, поиграем в чаепитие?

– Не-а, – говорю.

– Не повезло, потому что за тобой должок, – весело говорит она. – Я буду королева, а ты принцесса.

Но мне так и не удается отведать воображаемого чая, потому что, как только мы садимся играть, снизу раздается крик. Он становится все громче и громче, и через пару секунд в коридоре слышатся шаги.

– Как ты могла? КАК ТЫ МОГЛА?

В дверях появляется мама.

– Как ты могла? – повторяет она, тыча в меня листком бумаги. – Я знаю, ты у нас бесстыжая, но неужели тебе совсем наплевать на всех в этом доме?

– Ты о чем вообще? – Бумажка выглядит знакомо, хотя я не припомню, где могла ее видеть.

– Господи, Эми, одно дело наряжаться черт знает во что… – она машет в мою сторону рукой, – но домогаться до своих подруг? Меня от тебя тошнит!

Я аккуратно снимаю тиару и поднимаюсь с пола.

– Я на минутку, Ваше Величество, – говорю я, делая реверанс. Грейси смотрит на нас круглыми глазами. Выйдя в коридор, я закрываю за собой дверь.

– В чем дело? – спрашиваю я вполголоса.

– Мало того, что ты… не можешь быть нормальной, – шипит мама. – Но это? Тебе известно, что ее отец адвокат?

Она сминает лист бумаги в комок и кидает в меня. Он падает у моих ног, и я нагибаюсь, чтоб его поднять.

Ваша дочь пыталась изнасиловать Роуз Картер.

– Ты что, на наркотиках? – спрашивает она.

– Мам, все было не так. – Я стараюсь говорить ровным голосом и унять дрожь в руках. – Это неправда.

– То есть ты не делала этого с Роуз? – Она больно вцепляется мне в запястье и тащит к себе в комнату. От спертого воздуха и запаха грязной одежды у меня начинает першить в горле. Я пытаюсь держаться как можно спокойнее.

– Разумеется, нет. Я твоя дочка, неужели ты совсем меня не знаешь?

– Этому необходимо положить конец, Эми. Этой дурости, этой… этой фазе. Ты не мальчик и не… лесбиянка, или кем ты там себя воображаешь. Прекрати свои отчаянные попытки привлечь к себе внимание. Ты выглядишь просто жалко!

Она произносит это слово так, будто выплевывает яд, и мне становится невыносимо больно. Высвободившись из ее рук, я пересекаю комнату и открываю окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Не надо называть меня «Эми». Я не она. Да, я поцеловала Роуз, – говорю я, не глядя на маму. – Но она этого не хотела, так что ничего больше не произошло, и я ушла. Я попыталась ее поцеловать, потому что влюбилась в нее. Мне больно и грустно из-за того, что она меня отвергла, и я не знаю, что с этим делать. А еще мне больно и грустно из-за того, что она, уж не знаю почему, решила наказать меня за мои чувства. Я совсем запуталась. И наконец, мне больно и грустно из-за того, что, если бы меня отбрил парень, а не девушка, я смогла бы с тобой об этом поговорить, и ты бы меня поддержала. Но ты испытываешь ко мне одно отвращение, и все лишь потому, что я такая, какая есть. Я просто хочу комфортно чувствовать себя в собственном теле, мам, и чтобы никто не запрещал мне любить тех, кого я люблю. Я никому не хочу причинять боль и ни у кого не хочу вызывать отвращение. Я просто хочу быть собой.