Об одной такой неформальной кадровой консультации Хрущев сам рассказал в августе 1937 г. Касалась она секретаря областной комсомольской организации Серафима Дмитриевича Ильинского. Еще на февральско-мартовском пленуме Хрущев, перечисляя кооптированных в бюро МК членов, дал ему краткую, но положительную характеристику – «замечательный большевик». Поддержка Никиты Сергеевича помогла Ильинскому и при выборах в члены пленума МОК ВКП(б)[561]. Однако в состав бюро МОК ВКП(б) ни членом, ни кандидатом его уже не избрали. Во время выборов в комсомольских организациях, накануне конференции ВЛКСМ он консультировался с Хрущевым. Комсомольского лидера волновал вопрос: стоит ли ему подавать в отставку из-за ареста С.З. Корытного, с которым тот работал. Компрометирующих данных на Ильинского не было, и Никита Сергеевич предложил: «Если что-нибудь есть, скажите, а если ничего нет, то работайте» [562].

Чувствуя недоверие, а также зная об арестах людей, с которыми он работал ранее, Ильинский застрелился. На пленуме московского областного комитета ВЛКСМ Никита Сергеевич подтвердил обоснованность тревог секретаря комсомола: «Я буквально перед тем, как застрелился Ильинский, беседовал с Маленковым, потом с Николаем Ивановичем Ежовым. Я после доклада поехал к нему, беседовал с ним, говорил ему – что-то с Ильинским, надо его вышибать. Он говорит: да, правильно, подозрительно»[563].

На районном уровне картина была похожая. Первый секретарь Свердловского райкома К.П. Чудинова вспоминала, что на заседаниях бюро, разбиравших дела партийцев, начальник райотделения НКВД консультировал ее, кого нужно быстрее исключать из партии, чтобы человека не арестовали с партбилетом[564]. Однако вскоре произошли изменения.

После июньского пленума ЦК ВКП(б), где Ежов огласил целый список раскрытых им заговоров, шпионских и вредительских организаций, после данного ЦК ВКП(б) разрешения на применение мер физического воздействия к подследственным получить санкцию на арест члена ВКП(б) со стороны партийного руководства стало проще. Хрущев хорошо уяснил новые правила игры: «Тогда я понял, что наше положение секретарей обкомов очень тяжелое: фактические материалы следствия находятся в руках чекистов, которые и формируют мнение: они допрашивают, пишут протоколы дознания, а мы являемся, собственно говоря, как бы “жертвами” этих чекистских органов и сами начинаем смотреть их глазами» [565].

Специфика работы органов внутренних дел (органов государственной безопасности, как неустанно подчеркивала пропаганда) позволяла ограничивать объем предоставляемой в партийные органы информации. Начальники райотделов и райотделений НКВД этой возможностью пользовались. Такой вывод можно сделать на примере начальника райотдела НКВД Воскресенского района. Он требовал от своих подчиненных, когда тех вызывали в райком для объяснений по поводу своей деятельности, хранить молчание, ссылаясь на тайну следствия[566]. А Чудинова, которую еще недавно консультировали по поводу тех или иных партийцев, так говорила о произошедших изменениях: «Вскоре исключение превратилось в формальность: людей арестовывали с партбилетами, и потом НКВД лишь сообщало об этом райкому, пересылая изъятые документы. Мы исключали механически, никаких сомнений в обоснованности ареста не возникало»[567].

Одновременно тенденция сближения партийных организаций ГУГБ НКВД с Московским горкомом партии продолжилась. Осенью 1937 г. в дополнение к парторганизациям 1-го и 2-го отделов ГУГБ НКВД, поставленных в подчинение МГК ВКП(б), добавилась еще одна. 7 августа 1937 г. из 2-го (Оперативного) отдела был выделен 12-й отдел (Оперативной техники). 1 сентября 1937 г. решением Оргбюро парторганизация этого нового отдела была подчинена горкому Москвы[568]. Как и весной, ему предоставлялось право окончательно утверждать решения общего собрания парторганизации о приеме и исключении из партии тех или иных ее членов.

Масштабной демонстрацией единства органов партии и внутренних дел стало празднование юбилея органов ВЧК-ОГПУ-НКВД в декабре 1937 г. Буквально накануне праздника, 19 декабря 1937 г., бюро МК и МГК ВКП(б) предложило райкомам и местным партийным структурам организовать беседы и доклады о 20-летии ВЧК-ГПУ-НКВД на предприятиях, в учреждениях, вузах и школах, «разъясняя трудящимся роль советской разведки в борьбе с фашистскими троцкистско-бухаринскими бандами шпионажа, диверсии и убийств». А на 20 декабря наметило провести заседание московского партийного, советского, профсоюзного актива совместно с работниками НКВД, посвященное 20-летию образования ВЧК[569]. Одновременно с решением Московского комитета, в тот же день Политбюро обязало А.И. Микояна выступить с докладом на готовящемся собрании столичного актива[570]. Анастас Иванович имел опыт участия в подобных мероприятиях. Летом 1936 г., в разгар кампании по обмену партдокументов и накануне судебного процесса над Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым, именно он являлся докладчиком на собрании московского партактива и работников НКВД, приуроченном памяти Ф.Э. Дзержинского[571]. Программным для декабрьского собрания можно считать следующее заявление, зафиксированное в его итоговой резолюции: «Собрание московского актива партийных, советских, профсоюзных, комсомольских и других организаций призывает всех трудящихся еще выше поднять революционную бдительность, еще зорче охранять мощь и неприкосновенность границ нашей родины и впредь со всей энергией помогать славным чекистам в их почетной работе, беспощадно громя и уничтожая всех врагов народа, шпионов, диверсантов, вредителей»[572].

На июльском пленуме ЦК КПСС 1957 г. Хрущеву попытались напомнить о его участии в репрессиях. Сделал это бывший куратор московской парторганизации – Л.М. Каганович. Парируя обвинения в ответственности за массовые репрессии, он заявил: «Топите тех, кого выгодно, и замалчиваете о других. […] А тройки областные – во всех областях были тройки во главе с секретарем обкома». Хрущев, в 1937 г. являвшийся первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии, не оставил это заявление без ответа. Правда, на фоне остальных гневных реплик в адрес Кагановича («А по чьему указанию?», «Кто создавал?») его прозвучала довольно неуклюже: «Кто учредил этот преступный порядок создания этих троек? Все, кто входил в эти тройки, расстреляны». Каганович быстро воспользовался промахом оппонента, заявив, что не все, явно намекая на Хрущева. Но Никита Сергеевич поправился немедленно: «Абсолютное большинство расстреляно»[573]. Затем, словно сговорившись, оба политика предпочли не развивать тему деятельности столичной тройки. Какова же роль Никиты Сергеевича в московских репрессиях и деятельности московской тройки?