— Когда можно будет выехать?

— Как только пожелаете, Ваше Величество. Лошадей, кстати, мы привели своих. Так я приказываю запрягать?

— Да, пожалуй.

Три дня спустя.

Путешествие в возке отличается от такового же в карете в лучшую сторону, но утомляет вынужденной неподвижностью и скукой. И если последняя скрашивается неспешными разговорами, то с первой ничего нельзя сделать — лежишь, закутанный в меха, иногда сидишь, но все равно движения нет, и заболевшие бока отравляют существование. И долгожданная почтовая станция воспринимается избавлением от мук, а ее незначительные удобства кажутся верхом совершенства.

Часто так оно и было без преувеличения — в большинстве своем станции совмещали гостиницу, приличный трактир и баню. Проезжающим иностранцам за особую плату могли принести теплой воды прямо в номер. Похвально!

— Еще вчера собирался спросить, господин майор, — французский император расположился за накрытым крахмальной скатертью столом и с любопытством огляделся: — Почему у вас нет разделения на благородную публику и чернь?

— В каком смысле? — Акимов изучал список блюд, поданный расторопным половым, и отвечал, не поднимая взгляда.

— Ну как же… видите крестьян в углу?

— Да, а что?

— Они и мы в одном трактире!

— Насколько я знаю, во Франции то же самое. Мне неоднократно приходилось видеть офицеров, обедающих в столь жутких харчевнях… И не понимаю вашего удивления.

— Офицер может зайти в низкопробный кабак, да. Но крестьянина никогда не пустят в более-менее приличную ресторацию.

— Да? — в свою очередь удивился Акимов. — У нас важно лишь наличие денег.

— Они не главное.

— Не скажите, отказ в их принятии приравнивается к оскорблению Величества. Или государства, так как на любой монете есть герб. Любой нищий… пардон, нищих у нас нет… любой французский нищий имеет право потратить русскую монету там, где ему удобнее.

На этот раз разговор велся на французском, и ни слова не понимающий половой откровенно скучал в ожидании заказа. Потом не выдержал:

— Что изволят господа?

Наполеона покоробило от подобной наглости:

— Вина принеси.

— Что к нему?

— Стаканы.

— Это всенепременно, господин хороший! Но что вы будете кушать?

— Ничего.

— А с вином?

— Зачем с ним что-то кушать?

Половой с видом человека, смертельно уставшего вдалбливать тупым путешественникам прописные истины, пояснил:

— Вино без закусок не подается.

— Ладно, тогда принеси водки.

— Будет исполнено сей момент! А к ней что подать?

Наполеон, вымотанный дорогой до потери аппетита, скрипнул зубами. Наблюдавший за ним Акимов улыбнулся:

— Да, Ваше Величество, все, что крепче кваса, полагается пить под обильную закуску.

— Это дикость, господин майор.

— Закуска градус крадет? Ничего не поделать — невоздержанность в питие не одобряется ни государством, ни церковью, а злоупотребивший рискует испытать их неудовольствие. Так что предлагаю поужинать. Уверяю, не пожалеете.

— Да?

— Конечно! Вы же раньше путешествовали по России с собственным поваром?

— Если мое второе появление здесь можно назвать путешествием…

— Давайте назовем его именно так! — И майор опять перешел на русский: — Любезный, принеси нам для начала смородиновой, а к ней…

— Расстегайчики нынче знатные удались, ваше высокоблагородие.

— Ага, их всенепременно. Еще борщ запорожский с пампушками и чесноком, сала копченого обязательно, селедочки, грибочков… И вообще, сам сообрази насчет заедков. Но в разумных пределах, разумеется.

— А вино?

— Баловство одно, это вино, — покачал головой Акимов. — И пошевеливайся давай, любезный.

Окрыленный половой убежал, а французский император решил высказать майору претензии:

— Сей мерзавец не испытывает ни малейшего почтения к чинам! Как вы живете?

— Хорошо живем, Ваше Величество. И хорошо сидим! Поверьте, в Париже вы будете вспоминать сегодняшний ужин и скучать по русской кухне.

— Если он будет, этот Париж.

— Государь Павел Петрович твердо обещал.

— Ваши слова, да Богу в уши.

— Господь меня услышит, не сомневайтесь.

* * *

Поздним вечером, когда уставший Бонапарт крепко спал на мягкой перине под пуховым одеялом и видел во сне французские знамена над Вестминстерским аббатством, майор Акимов все еще сидел в опустевшем трактире. Бутылка цимлянского на столе, трубка с хорошим табаком… что еще надо для малой толики счастья? Нет, для счастья это слишком мало, но для благодушного настроения в самый раз. И если бы не бестолковые подчиненные… А где найти иных?

— Ты что за комедию устроил, сержант? Ужели нельзя было принести императору вино без всяких закусок? Хлопнул бы он стаканчик-другой, да на боковую.

— Так гостеприимство, ваше высокоблагородие! Накормить, напоить, и только потом спать уложить, — оправдывался половой. — Тем более иных приказов не поступало.

— Не жалеете командира, ироды, — проворчал Акимов. — А вы, орлы, что изобразили? Ясно сказано — обеспечить охрану без привлечения внимания. Зачем вырядились?

Переодетые крестьянами бойцы охранного батальона Министерства госбезопасности не ответили, что вызвало еще большее раздражение.

— Почему молчим, господа? Я, значит, должен изобретать дурацкие истории для французского императора, а они молчат… А не устроить ли ему поутру встречу с российским трудовым крестьянством в лице передовых его представителей?

— Виноваты, ваше высокоблагородие.

— Конечно, виноваты. И хорошо еще, что Наполеон не обратил внимания на ваш стол… От сохи и прямо к рябчикам с трюфелями? Идиоты.

— Это куропатки были, — попытался выгородить сослуживцев сержант-половой. — Для рябчиков нынче не сезон.

— Хорошо, пусть будут куропатки. Но при доходе среднего крестьянина…

— У них рублей пятнадцать выходит, не меньше!

— И потому могут потратить на ужин стоимость двух коров? Страшно далеки вы от народа, господа!

— Не скажите, — возразил сержант. — Мужик сейчас богатый пошел. О прошлом месяце четверо крестьян батарею шестифунтовок сдавать привезли… Их обеду сам господин полицейский исправник завидовать изволили. А эти, чисто умозрительно, могли получить деньги за трофейные ружья. Вполне резонно, сейчас многие трофеями промышляют.