Я раздосадованно зажмурилась и сделала вид, что не услышала вопроса.

— Кара, ты обещала, что больше не станешь от меня ничего скрывать, — мягко, но настойчиво произнес Хан.

Шумно выдохнув, я наконец призналась:

— Прошлое отторгает меня… Я слишком долго нахожусь не в своем веке, и потому равновесие этой реальности нарушено. Мы попали в воронку Уробороса одновременно, но проблема в том, что тебя вернули в исходную точку, а меня просто подкинули. И мне в отличие от тебя, есть место лишь в одном времени. Ты же прожил все века, пройдя день за днем от семнадцатого века, до моих дней, и потому можешь существовать и здесь, и там. Из-за этого расхождения мою душу выбрасывает из тела в мир духов, и связь с миром живых слабеет с каждым днем.

Сначала повисло тяжелое молчание… А потом Хан взорвался:

— Что?! И ты молчала! Сколько времени это уже происходит?

Я пожала плечами.

— Около трех дней.

— Но почему, Кара? Просто объясни, почему ты не рассказала мне?!

Он раздраженно пришпорил лошадь, и та, стрелой помчалась по фиалковому лугу, сшибая копытами нежные фиолетовые бутоны.

— Я не хотела, чтобы ты выбирал между мной и своей сестрой! — воскликнула я, крепче хватаясь за ручку седла.

— И поэтому ты решила просто погибнуть?! — гневно воскликнул Хан.

— У меня еще есть время. Мы повернем историю в нужное нам русло, и я вернусь в свой мир!

— А если ты не успеешь? Если ты умрешь, Кара? Думаешь тогда мне станет легче? Ну, конечно! Выбирать-то больше не придется!

Показался лагерь, и он, натянув вожжи, остановил лошадь, видимо не желая устраивать разборки на глазах у всего войска.

Хан спрыгнул с лошади, и неспешным шагом повел ее дальше за поводья.

— Я успею. — продолжала упрямо твердить я.

— Откуда такая уверенность?

— В мире духов я встретила отца. Он сказал, что у меня есть не меньше суток и не больше пяти дней. Примерно.

— Примерно, — фыркнул он, — Ну да, слово “примерно” же очень обнадеживает.

И тут я не выдержала:

— Я не вернусь, пока не буду уверена в том, что ты не станешь тем жестоким чудовищем, которое когда-то хотело убить меня и еще полмира ради власти и бессмертия!

Смысл сказанного дошел до меня уже после того, как я открыла рот.

Кара, ты идиотка…

— Я знаю, что в моем времени ты был буквально другим человеком, — чуть более мягко сказала я, — Но все равно не могу избавиться от мысли, что все повторится. И, что я потеряю тебя. Настоящего тебя… С душой и сердцем, способным на сочувствие и сострадание. На любовь.

Хан остановился.

— Хорошо, — тихо произнес он, — Ты останешься. Но мы сейчас же выдвигаемся в путь. Нужно выиграть как можно больше времени.

Я просто кивнула, в душе благодаря всех богов за то, что Хан услышал меня.

Вожжи снова натянулись и мы двинулись дальше.

— Странно. Что это Мунх так взбесился? — спросила я, вглядываясь вдаль.

Конь, привязанный к карликовой березе возле нашей стоянки, встав на дыбы, с силой бил копытами воздух, сотрясая пространство громким ржанием.

Хан прищурил глаза, и всмотрелся в поляну.

— Мне больше интересно, где постовые, — встревоженно отметил он.

И лишь когда мы вплотную приблизились к лагерю, стало понятно, почему Мунх сходит с ума.

Вокруг кострища лежали тела. Тела воинов стана, мертвыми глазами глядящие в темнеющее небо.

— Кто мог это сделать?.. — мой голос дрогнул, когда я увидела, что голова одного из мужчин лежит отдельно от тела, — Что здесь произошло…

Хан отошел от лошади, оставив меня одну, и с каменным лицом стал подходить к каждому телу, молча закрывая воинам глаза.

Он ненадолго задержался возле молодого парня, грудь которого была пронзена стрелой с ярким красным оперением. Резким движением выдернув стрелу, Хан поднял ее вверх, и повернулся ко мне.

— Менгуй. Я сам когда-то подарил ему эти стрелы, — единственное, что произнес он.

Я гулко сглотнула, чувствуя как язык немеет от страха.

— Но зачем он убил их?

Хан отбросил стрелу в сторону.

— Думаю, его целью был я. Но мы очень вовремя решили не возвращаться в лагерь. Вероятно, Менгуй решил добиться титула кровью, избавившись от меня без лишних свидетелей. А в улусе он бы сказал всем, что я погиб, пытаясь вернуть сестру домой.

Тревожно оглядевшись по сторонам, я с опаской спросила:

— Но где он сейчас? Не нашел тебя, и решил вернуться в улус?

— Во-первых, он не один. Даже застав врасплох, Менгуй бы не справился в одиночку с воинами стана. С ним по меньшей мере еще десятка два изменников. А во-вторых, что-то мне подсказывает, что сейчас он уже на полпути к Солонго и Саяну.

Хан осторожно приблизился к Мунху, и начал успокаивать его, ритмично похлопывая по лоснящейся шкуре на шее.

Когда животное немного пришло в себя, он отвязал его, и подвел к кобыле, на которой мы приехали.

— Мы должны опередить Менгуя, — сказал он, пересаживая меня на Мунха и вскакивая следом.

Звонкий хлопок по лошадиному крупу и жеребец громко заржал, со скоростью ветра срываясь с места.

На Ергаки опускалась ночь. Мимо нас с бешеной частотой мелькали деревья и скалы, отбрасывающие пугающие тени на землю. И лишь луна не меняла своего положения в затянутом тучами небе.

Лагерь давно остался позади, а я только сейчас поняла, чего мне не хватает в окружающем пейзаже.

Спящего саяна — его не было. Как я уверена, не было и радужного озера с висячим камнем.

Надеюсь, что больше никогда и не будет…

Когда вдали, у подножья высокой скалы, показалась небольшая деревянная лачуга, озаренная светом костра, мы были в пути уже не меньше двух часов. И что пугало — Менгуя и его приспешников мы так и не нагнали.

— Думаешь, с ними все в порядке? — нервно выкрикнула я, заглушая голосом ветер и цокот лошадиных копыт.

— Не знаю, но очень надеюсь, что Менгуй не посмеет причинить вред Солонго! — крикнул в ответ Хан.

Галопом залетев на небольшой луг возле дома, мы спрыгнули с коня, и не сговариваясь, затихли, прислушиваясь к окружающей обстановке.

— Тебе не кажется, что как-то уж слишком тихо? — едва слышно спросила я.

— Ты права… — согласился Хан.

Он прижал палец к губам, показывая чтобы я не шумела, и двинулся к дому. Дверь оказалась не заперта. Осторожно потянув за ручку, он открыл ее, выпуская на крыльцо полоску тусклого оранжевого света.

Скрывшись внутри лачуги, он пробыл в ней не больше минуты. Вернувшись же обратно, уже в полный голос