Эпинэ молчал, не отрывая взгляда от морщинистого, но все равно совершенного лица. Может, они с Альдо и первородные, но куда им до правнуков Кабиоховых по части внушительности. Эсператисты, отними у них иконы, наперсные знаки и древний язык, станут обычными людьми, а «истинники» и вовсе людишками, а достославный из достославных, как его ни одень, величие сохранит. Такими, наверно, были древние пророки и первосвященники…

– Раз в четыреста лет шар судеб из обители одного сына Кабиохова катится в дом другого, – покачал головой гоган, – а следящие из мглы ждут, чтобы схватить его. Но не удержать им его, и выронят они шар, и канет он в небытие, если не остановят его именем Кабиоховым потомки Его.

Закатные твари, о чем это он?! Дома, шары, кто-то где-то сидит…

– Блистательному трудно понять внука моего деда?

– Трудно, – признался Робер, – я не читал ваших книг и узнал вас совсем недавно.

Достославный задумался:

– Ты – потомок огнеглазого Флоха, в твоей крови спит великое знание. Правнуки Кабиоховы могут пробудить твою кровь и вернуть забытое, но ты слаб.

– Я здоров, – встрепенулся Иноходец, зная, что врет.

– Дух твой исполнен отваги и безрассудства, но тело твое подобно загнанному коню, – в голосе гогана звучало сомнение.

– Да я в сто раз быстрее поправлюсь, если буду знать, что со мной творится. – Робер совершенно позабыл, что перечит человеку, о котором в Агарисе и говорят-то шепотом.

– Ты решил, – достославный из достославных поднялся, – идем. Шар уже стронулся, на грани эпох ничего нельзя откладывать.

2

Не прошло и пятидесяти лет, как братец Альберт вспомнил о своей сестричке Тильде. Тьфу! Матильда едва сдержалась, чтобы не швырнуть послание родственничка в окно. Великий герцог Алатский на двенадцати страницах истекал слюнями и соплями, то вспоминая детские шалости и юношеские грезы, то расписывая болезни и таланты деток, внуков и внучек… Во внезапно вспыхнувшие родственные чувства вдовствующая принцесса не верила – во время избрания нового Эсперадора богоданный братец сестру не узнал, хотя судьбе было угодно столкнуть их нос к носу. Разумеется, Матильда Альберта тоже не узнала, но ощущение гадливости осталось. И вот теперь этот слизняк рассыпается в любезностях и чуть ли не умоляет их с Альдо переехать в Алат. Какой ызарг его укусил?

Матильда еще раз прочитала письмо, решила, что такую гадость следует запить, хватила бокал касеры и задумалась. С одной стороны, ужасно хотелось написать братцу все, что она о нем думает, с другой… С другой – она смертельно устала от Агариса, а после смерти Адриана у нее здесь не осталось никого и ничего. Могилы – это только могилы. Некоторым удается связать холмики под кипарисами с ушедшими в Рассвет, а у нее не вышло. Анэсти, Эрнани, его смешливая курносенькая Ида не имели ничего общего со скорбящими ангелами, опускавшими свои факелы над белыми плитами. Умирая умирают, если что и остается от прошлого, то это память…

Настроившись на философский лад, Матильда налила себе еще, но выпить помешал Клемент. Непостижимым образом выбираясь из комнаты Робера, Его Крысейшество являл свое присутствие там, где можно было что-нибудь съесть. Матильда хмыкнула, вытащила из плетеной шкатулки миндальное печенье и хотела положить на край стола, но передумала и обмакнула в касеру. Крыс ловко взобрался по скатерти наверх и принялся обнюхивать подношение. Печенье было мокрым и подозрительным, Клемент попятился, чихнул, почистил усы и с сомнением посмотрел на странное угощение.

– Твою кавалерию! – Принцесса ополовинила стакан. – Еще чихает… А ну, лопай давай!

Крыс двинулся вперед, усиленно дергая носом. На его морде явно читалось подозрение.

– От касеры еще никто не сдох, – заверила Матильда, – по крайней мере сразу. И вообще ты мужчина или кто?

Клемент был мужчиной, он сделал последний шаг, еще разок обнюхал печенье и принялся за дело.

– Так-то вот. Твое здоровье, хвостатый. – Принцесса подняла бокал, из которого, говоря по чести, следовало пить вино, но какой смысл хлебать из наперстков, все равно выпьешь столько, сколько выпьешь?!

Клемент угощался, а Матильда пила, глядя на валявшееся на столе письмо.

За неимением другого собеседника вдовствующая принцесса решила поговорить с крысом. Эх, была бы жива Мупа… Альдо предлагает купить дайтского щенка, но она еще не готова.

– Ну и что будем делать? Поедем или как?

Крыс повернулся на голос и снова чихнул.

– Говоришь, поедем? – Принцесса вытащила еще одно печенье, искупала в бокале и протянула Клементу. – И я так думаю. Гнусное место этот Агарис, сколько можно здесь сидеть? Альберт – дрянь, ну и Леворукий с ним, зато я тебе такие елки покажу… Закачаешься!

Клемент уже качался, однако мужественно доплелся до второго печенья и вгрызся в пропитанное касерой миндальное сердце.

– Уважаю! – заверила крыса Матильда. – Все, решено! Едем домой! Твою кавалерию, – женщина запустила пустым бокалом в дверь, – сорок шесть лет! Сорок шесть лет я торчала в этой умоленной дыре! Хватит!!!

– Это ты в меня? – вошедший Альдо с удивлением уставился на осколки. – Ты меня с Хогбердом спутала?

– Не в тебя, – заверила принцесса, – присоединяйся. Мы едем домой!

– Как? – не понял внук. – Там же Оллары.

– Там мой братец, – Матильда скривилась, – а он гаже всех Олларов мира… Но там хотя бы свечками не воняет. Я, между прочим, дочь и сестра алатских герцогов, твою кавалерию! И мое место в Алате!

Внук, ничего не понимая, уставился на бабушку. Клемент покончил со вторым печеньем и зигзагами направился к плетенке с лакомством. Альдо вытащил коржик и сунул крысу под нос, тот обнюхал, сел, а вернее, плюхнулся на задние лапы и возмущенно заверещал.

– Касеры хочет, – сообщила вдовствующая принцесса, – и то сказать, сухая корка рот дерет.

– Робер тебя за своего зверя убьет, – предупредил внук, предпринимая еще одну попытку угостить Клемента сухим печеньем. Возмущенный крыс щелкнул зубами, Альдо засмеялся и налил себе полный бокал:

– За что пьем?

– За все хорошее, – Матильда махнула бокалом в сторону Клемента, – и за всех хороших, хвостатых и бесхвостых…

Робер ничего не помнит, и хорошо. Она бы сквозь землю провалилась, если бы Иноходец принялся оправдываться и просить прощения… Твою кавалерию, да она была счастлива в последний раз в своей жизни… Ей нужен был кто-то вроде Робера, а она польстилась на несчастненького изгнанника с голубыми глазками. Дура! Внук разлил касеру и улыбнулся. Знал бы он, что в голове у бабки…

– Ты чего-то хотел?

– Пришел Хогберд, жаждет рассказать что-то душераздирающее.

– Гони его к кошкам, – припечатала Матильда, – сегодня я его не выдержу. Сначала братец Альберт, потом этот боров…