Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я поднес ладони к лицу — от них сильно разило табаком.
— Я уже был тут, через два часа как вас привез ваш извозчик. После обыска на квартире Патрикеева. Прислугу мы задержали, но женщина не знает, куда тот сбежал.
— Конечно. Только вот что странно, Захар Борисович, вы же читали папку с досье, как и я, но почему-то не обратили внимания на информацию о заложенных фабриках Патрикеева!
— Почему не обратил? — поджал губы Захаров. — Конечно, обратил и сделал точно такие же выводы, как и вы, Владимир Алексеевич.
— Но задержали Горна!
— Горна задержал не я, а господин Ветошников, — ответил сыщик. — И это показалось мне очень кстати. Павел Иванович сейчас у нас. Он думает, что мы обвиняем его в убийствах, так что когда он придет в себя, я учиню ему допрос. Если бы не вы, Владимир Алексеевич, уже к сегодняшнему вечеру я бы получил от господина аптекаря показания, которые позволили бы мне обвинить Патрикеева. Вот вы, когда поехали к нему, думали о доказательствах?
— Нет. Но я решил заставить его действовать.
Архипов кивнул:
— И чуть было не погибли сами.
— Но Патрикеев собирался бежать!
— Ну и пусть! Ну и пусть! За его домом было установлено наблюдение. Куда бы Матвей Петрович ни поехал, его всюду бы сопровождали мои филеры. И мы взяли бы его тепленьким на основе показаний Горна! И, кстати, на основе ваших показаний. А вы чуть было не лишили меня ценного свидетеля.
Архипов казался сильно раздраженным. Я положил свою руку на его сжатый кулак.
— Сердитесь на меня, Захар Борисович?
— Я на себя сержусь в первую очередь, — сказал Архипов. — Слишком часто я терял друзей вот так… По вине своей нерасторопности. И не только друзей.
— Расскажете как-нибудь?
Он посмотрел на меня искоса.
— Нет, Владимир Алексеевич, надеюсь до этого не дойдет.
— Почему?
— Есть вещи, которые я могу рассказать только перед смертью.
— Ну, так и бог с ними, — сказал я, убирая руку. — Вы засаду на квартире у Патрикеева оставили?
— Да.
— А на кладбище?
— На кладбище?
— Конечно! — воскликнул я с энтузиазмом. — Матвей Петрович по-настоящему любил ту девушку! Если он собрался податься в бега, то обязательно заглянет на ее могилу.
— Вы думаете? — с сомнением пробормотал Архипов. — Может, это была просто связь? Я читал газеты…
— К черту газеты! Я уверен! Патрикеев любил Глашу!
Сыщик встал:
— Пойду распоряжусь.
— Нет! — сказал я горячо. — Мы сейчас с вами поедем на кладбище. Скоро вечер, и сторож закроет ворота. Патрикеев должен сегодня быть на кладбище, чтобы проститься с Глашей. Там мы его и возьмем!
— Куда! — возразил Архипов. — Вы только что были при смерти! Куда вы поедете?
Я откинул одеяло, спустил ноги с кровати и вскочил. В голове у меня тут же зашумело, а ноги стали ватными, но я старался держаться молодцом.
— Идите сейчас на кухню, отвлеките мою жену, — сказал я. — У меня в кабинете есть одежда. Я ее захвачу и проскользну на лестницу. Внизу оденусь, а встретимся мы с вами на улице.
— Нет, — твердо сказал Архипов. — Мы сделаем по-другому. Вы сейчас ляжете в постель, а я пошлю «летучий отряд» на кладбище. Если Патрикеев там, то они его возьмут.
— Да плевать мне на ваш «летучий отряд»! Мне что, сотрудники Сыскного статью писать будут? Я должен все сам увидеть — своими глазами! У нас договор, Захар Борисович. Я вам помог, теперь помогите и вы мне!
— Вы мне помогли?! — вскипел Архипов, — Да вы все время мешались у меня под ногами! Вы все время лезли куда не надо и постоянно путали мне карты!
— А досье Уралова? — ехидно спросил я. — Когда бы я его не получил — как бы вы узнали про фабрики Патрикеева?
— Сбегаешь, Гиляй? — услышал я голос своей жены. Она, вероятно привлеченная нашим спором, тихо вошла в спальню и прислонилась к косяку двери. Я посмотрел на нее, ожидая взрыва ярости и упреки. Но глаза ее были печальны.
— Сбегаю, Машуля, — сказал я виновато. — Прости. Надо.
— Надо! — ответила она. — Галоши надень, а то ботинки твои почти развалились уже. Ты же не следишь за ними. А там сыро.
Я подошел к ней и крепко обнял.
— Машуля, — сказал я нежно, со слезами на глазах. — Ты самая лучшая!
— Я в коридоре подожду, — раздался тихий голос Архипова.
Мы стояли обнявшись.
— Володя, — прошептала жена. — Обещай мне…
— Что, Машуля?
— Не как вчера, ладно? Я чуть не умерла, когда Иван привез тебя.
— Обещаю. Помоги мне одеться. И принеси из письменного стола револьвер и коробку патронов. Не бойся, это я так — на всякий случай!
Маша тяжело вздохнула, но принесла и револьвер, и одежду, а когда я уже натягивал папаху, сунула мне теплый узелок.
— На, тут я колбаски поджарила. Ты же ничего не ел. Там еще пара яиц и яблоко.
Я крепко поцеловал ее в жесткие тонкие губы и пошел вниз, на улицу.
Как ни удивительно, но Водовоз стоял на своем привычном месте. Увидев меня, он приподнял свою шапку.
— Так и знал, Владимир Алексеевич, что долго вы валяться не будете, — сказал он одобрительно. — Потому как не таковский вы человек. Раз, раз — и снова на ногах! Вот это по-нашему!
— Спасибо тебе, Иван, — сказал я Водовозу, — что вынес меня вчера и домой доставил. За это тебе от меня вечная благодарность. Ну и подарок. Не без этого.
— Да уж, — ответил весело мой извозчик. — Чуть спину себе не надорвал вчерась.
— Захар Борисович, — позвал я Архипова, — поедем вместе! А ваши люди пусть попробуют успеть за нами!
Когда сыщик уселся в пролетку, я сказал Ивану:
— Гони к Миусскому кладбищу. И если вон та пролетка с полицией тебя догонит, значит, переведу тебя в истопники.
Водовоз оглянулся на пролетку, куда усаживались трое подручных Захара Борисовича, осмотрел лошадь, потом присвистнул и ответил:
— Значится, сидеть вам, барин, в нетопленной квартире.
— Какой я тебе барин! — откликнулся я, но тут он щелкнул вожжами, коротко крикнул, и его кобыла рванула с места так, что мы с Архиповым повалились на спинку дивана и схватились друг за друга.
— Нас остановит первый же городовой! — сказал Архипов. — Так же нельзя по городу! Даже лихачам.
— Ничто! Не успеет! — крикнул в ответ Водовоз.
Я осматривался.
— Откуда туман? — спросил я сыщика.
— Днем вдруг выглянуло солнце, немного прогрело. Вы-то не заметили, были без сознания. Туман — это нехорошо. В темноте да в тумане найти Патрикеева на кладбище будет трудно.