– А если я не возьму его…

– Тогда я расскажу Катерине, – перебила его Вера, и глаза ее злобно сверкнули, – кто приходится настоящим отцом Машке. Твоя жена произведет в уме нехитрые арифметические подсчеты и поймет, что ты изменял ей со мной спустя всего лишь месяц после вашей свадьбы. А чтобы Катенька не думала, что тебя просто бес попутал, я скажу, что связь с тобой у меня продолжается и по сей день. Как ты на это смотришь?

Валентин Корзун смотрел на это отрицательно, потому что жену любил и не желал никакого постороннего вмешательства в дела своей семьи. И уж особенно со стороны Веры, которую считал ведьмой. Он принял ее условие и, к собственному удивлению, никогда не пожалел об этом. Вячеслав Кудрявцев, в отличие от жены, оказался нормальным мужиком, толковым и способным к бизнесу. Очень скоро они сделались партнерами и окончательно «задружили домами». Вера же больше никогда о его отцовстве не поминала, и Валентин как-то со временем перестал и думать, кто кому приходится настоящим отцом, потому что Машка с Андреем были неразлучны с самого детства и постоянно толклись вдвоем то у Кудрявцевых, то у Корзунов…

Вера ткнула пальцем с острым ногтем в джинсовую спину водителя. Парень вздрогнул, и «Форд» прилично вильнул.

– Поворачивай назад, – совершенно трезвым и очень властным голосом сказала Вера.

Водитель с опаской взглянул на нее в зеркальце заднего обзора. Он готов был присягнуть, что зрачки у этой тетки – как у кошки или, может быть, даже как у ведьмы. И ведь трезвая, как стекло. Прикидывалась, что ли… Может, босса специально напоила… какой-нибудь отравой… Потом ведь соучастие пришьют… Парень скосил глаза на хозяина «Форда». Валентин Сергеевич Корзун спал, свесив голову на грудь и раскачиваясь из стороны в сторону в такт с «бортовой качкой» машины.

– Зачем? – осторожно спросил водитель, стараясь не рассердить ведьмообразную женщину.

– Поедем обратно, – ответила она, глядя в окно.

Парню очень не понравилось, что она не смотрит ему в глаза. Наверно, что-то задумала! А может, и хорошо, что не смотрит? А то как посмотрит своими кошачьими зрачками… так и все… крышка… Уже ведь практически ночь…

– Куда? – односложно спросил он.

Она, по-бабьи вздохнув, сказала:

– Отвезем его, пожалуй, домой. – Женщина ткнула Корзуна кулаком в плечо, и он тяжело привалился головой к двери. – Видишь, шеф твой в полной отключке. Предаться с ним пороку, видно, не удастся. – Она подняла глаза к зеркалу и, заглянув парню в глаза, расхохоталась: – А может, с тобой, а, если уж так получилось?

– В другой раз, – буркнул водитель и поддал газу. Он скорее согласился бы предаться пороку со злющей семидесятилетней консьержкой собственного подъезда Дарьей Филимоновной Васильчиковой, чем с этой страшной бабищей.

Чтобы выгрузить огромного Корзуна из «Форда» и затащить в лифт, водителю пришлось отловить на ночной улице мужиков покрепче и поприличнее, что в такой час было сделать непросто.

Вера ждала водителя в машине и думала о том, что в последнее время все у нее получается как-то нескладно. Может, сходить к какому-нибудь экстрасенсу? Может, кого-нибудь приворожить, а то ведь так и умом тронуться недолго. И чего она раньше до этого не додумалась, когда сохла по Зданевичу? Зданевич… Надо же! Она совершенно спокойно думает об Антоне. И ведь не заходится сердце, и дыхание не становится чаще! Так зачем же все тогда было? Зачем она столько лет вынашивала в душе смелые планы низложения Катерины? Ну… низложила… И что? И Зданевич выплыл из небытия и поселился неподалеку в Петербурге… А толку? Пожалуй, стоит прекратить эту бессмысленную войну. Больше ничего не выжмешь ни из Катьки, ни из мужа ее, ни из Зданевича.

– Куда? – опять бросил ей через плечо водитель Валентина, усевшись на свое законное место за рулем.

Вера видела, что парнишка ее почему-то побаивается, хотела напугать его окончательно, предложив на выбор городскую свалку или часовню Ксении Петербургской на Смоленском кладбище, но почувствовала, что кураж уже оставил ее, и бесцветным голосом назвала свой адрес. Когда она вышла из машины, водитель так поспешно газанул и скрылся с ее глаз, что Вера все-таки не выдержала и громко рассмеялась.

Когда она вошла в квартиру, сразу в прихожей в нос ей шибануло неизвестно откуда взявшейся грязной псиной, которая к тому же, похоже, успела еще и где-то нагадить. Вера поспешно включила свет, но псины не обнаружила. Она бросилась в комнату, из которой несло так, что пришлось зажать нос надушенным платком. Вера щелкнула выключателем. Посреди комнаты в ее любимом кресле-качалке с обивкой из темно-синего шелка спал необыкновенно грязный, заросший седой клочковатой щетиной старик. Свет пятирожковой люстры не принес ему никаких неудобств. Он продолжал спать, только чуть-чуть переменил позу, отчего в комнате запахло еще отвратительнее.

Распахнув настежь оба окна комнаты, Вера бросилась к старику. Она хотела грубо ткнуть его кулаком, но брезгливость не позволила ей этого сделать. К пугалу на ее кресле страшно было прикасаться. Вера огляделась в комнате в поисках предмета, которым можно было бы растолкать старика. На глаза ей попался складной спиннинг, который они с Машкой в прошлом году подарили Славе на день рождения. Удивляться тому, что он валяется посреди комнаты, Вере было некогда. Она взяла в руки удочку и начала тыкать ее тонким концом в плечо старика.

– Э! Э-э-эй! Проснитесь! Вы кто! Что вы здесь делаете?

Вонючее чудище пошевелило сначала носом, потом плечом, но проснуться не пожелало. Вера ткнула старика почувствительней и, по-прежнему зажимая нос платком, чтобы не вдыхать его отвратительный запах, приблизилась к нему и гаркнула в самое ухо:

– А ну-ка встать!!! А то сейчас милицию вызову!!!

Старикан, у которого слово «милиция», видимо, вызывало какие-то очень приятные ассоциации, еще раз дернулся, открыл на удивление молодые светло-карие глазки, внимательно посмотрел на сверкающую люстру, потом поискал глазами того, кто мог ее включить, и наткнулся взглядом на Веру.

– О! Вероничка пришла! – сказал отвратительный старик, и его фиолетовые губы в белых и черных точках разъехались в стороны, обнажив полубеззубый рот.

– Не-е-ет… – выдохнула Вера и закрыла глаза рукой. Вероничкой ее называл отец, когда ей было лет пять. Она уже давно вытравила из своей памяти это имя – Вероника. Ей очень не понравилось, когда Зданевич по старой памяти ее так называл.

– Да я это, я! – продолжал улыбаться гадкий старикашка. – Твой папа!

«Папа» хотел было встать с кресла, но сил не рассчитал и упал в него снова. Хитрая мебелина, будто в насмешку, принялась раскачивать его, как на каком-нибудь детском аттракционе. На Веру накатывали все более и более густые испарения его давно не мытого тела и гнилого рта.

– Господи! Отец… – ужаснулась Вера и брезгливо отодвинулась. – Почему ты такой… грязный?

– Потому что без женского призору, – охотно отозвался Николай Петрович.