– Так. Так. Это сюда, потом вот здесь вот так, и потом – так.

– Ну?

– Это, короче, никакая не улица, это тупик. Естественно, он никуда не выходит, а заканчивается недостроенным мостом. Но если он повернул вот сюда...

– Никуда он не повернул.

– Что?

– Он теперь едет за нами, – пристально глядя в зеркало заднего вида, сказал водитель.

– Не понял, а как это? – не поверил штурман и оглянулся. Действительно, зеленый «Понтиак» ехал за ними. Теперь, казалось, он преследует их. – Жми! – крикнул штурман.

– Некуда жать. Тупик.

«Шевроле» неохотно остановился около недостроенного моста. Метрах в тридцати от них остановился и «Понтиак». Открылась дверь, из нее вышел пожилой господин и, заложив руки за спину, направился к сотрудникам.

– Чего вы за мной увязались, ребята? – услышали они хрипловатый голос.

– Лучше бы я вел, – сказал штурман. – Теперь нам этой тачки не видать. Ты лоханулся, как всегда. А могли на таком «джипарезе» ездить!

Неожиданно распахнулась дверь. Первое и последнее, что увидели сотрудники в проеме, было черное отверстие ствола крупнокалиберного помпового ружья. Грянул выстрел, и голова водителя брызнула кровью на лобовое стекло. Затем грянул второй выстрел.

Киллер сел в свою машину. «Понтиак» неспешно двинулся с места и, несильно боднув, столкнул «Шевроле» с моста. Потом киллер достал мобильный телефон, набрал номер и возмущенно спросил:

– Философ, что это были за люди? Это ты у меня спрашиваешь, какие люди? Те, которых я только что убил. Нет, это были не они. Я же не могу убивать всех подряд. Заметь, бесплатно.

* * *

Да, вот что значит – радоваться и мнить себя победителем раньше времени. Вот теперь смотри, как на самом деле обстоят дела. На самом деле ты лишь заглянул за шторки, за которыми прячется избегающий света враг. Заглянув, ты увидел его очертания и на короткий миг позволил себе радость победы. И тут же – расплата.

Мы опоздали. Почему...

* * *

Дом сгорел полностью. Не тронутыми огнем остались лишь забор, частично уже поваленный для проезда пожарных машин, и какой-то сараишко, теперь сиротливо стоящий в стороне.

Огонь был погашен, только местами слабо поднимались тоненькие сизоватые дымки. Пожарные уже свернули свои расчеты, и через несколько минут улица опустела. Воздух густо пропитался неприятной сладковатой гарью.

Суворовцев и Вершинин, в сопровождении участкового милиционера, пожилого человека лет шестидесяти, ходили по пепелищу.

– Ты посмотри, все выгорело. Дотла. Ну, хоть бы что-нибудь! – чертыхался Вершинин. В поисках какой-нибудь зацепочки он весь перепачкался в саже.

– Вы были с ним знакомы? – тихо спросил Суворовцев.

– С Николаенко? Ну, разумеется, – охотно вступил в разговор участковый.

– И что он был за человек?

– Человек как человек. Хороший человек. Старая гвардия, так сказать. Э-эх! Вот так живешь, работаешь как проклятый, а потом – вот так вот. Зола и копоть.

– И все-таки, как вы думаете? Что здесь произошло? – Суворовцев пристально посмотрел на участкового.

– Я опросил свидетелей. Те утверждают, что перед началом пожара слышали сильный хлопок. Скорее всего, бытовой газ. А собака его, говорю, почему привязана?

– А что такого в привязанной собаке? – сразу насторожился Суворовцев. – Собак вообще привязывают.

– А почему за забором? Как будто специально, чтоб не пострадала. Может, самоубийство? Вообще-то, странный он был, Николаенко. Скрытный. И одинокий. Тоже ведь из наших. Да. Вот так, – снова грустно вздохнул участковый. – И помянуть некому. Разрешите идти?

– Конечно. Спасибо вам большое. – Суворовцев крепко пожал участковому руку.

Тот ответил таким же крепким пожатием, потом повернулся и медленно пошел со двора. У забора приостановился, отвязал пса, и вскоре эта странная пара исчезла в конце улицы.

– Мы за кем-то не успеваем, – заговорил Суворовцев. – Он думает быстро, быстрее нас двоих.

Вдруг страшная догадка пронзила их обоих.

– Так это!..

Мобильные телефоны они выхватили одновременно.

* * *

Это был хороший момент. Странно называть хорошим момент, в котором ты стоишь на пепелище сгоревшего дома, сгоревшего вместе с человеком, еще совсем недавно живым, к тому же твоим коллегой. И все же в этот момент понимаешь, что все эти жертвы и жизни, в том числе и эта, прервавшаяся на пожаре, были не напрасны. Потому что есть мы с Вершининым, и мы живы, и мы поняли, куда ведут нити. Начали уже не заглядывать за кулисы спектакля, а понимать, кто его режиссер и в чем смысл пьесы.

Это был хороший момент. Но и в тот момент мы снова рано радовались. Эта прерванная жизнь не была последней, которую нужно было принести в жертву нашему запоздалому пониманию.

Слишком большие жертвы. И ощущение вины.

* * *

Шел мелкий, моросящий дождь, и, казалось, все было проникнуто заунывной траурной музыкой.

Встречать «Ангел», доставивший разбитую машину Суворовцева, вышли почти все сотрудники Управления. Когда желтый грузовичок въезжал в ворота внутреннего двора, все уже промокли до нитки, но уходить никто не собирался.

В полной тишине машину сгрузили, и даже когда грузовик уехал, еще некоторое время никто не решался нарушить это тягучее молчание.

Вершинин для чего-то обошел исковерканный «Шевроле». Лобовое стекло было выбито, но на оставшихся осколках еще заметны бурые пятна крови. Дворники по-прежнему исправно трудились, тщетно пытаясь стереть их, при этом тоненько визжали и постанывали. Вершинин нагнулся к машине, вынул ключ зажигания и успокоил их.

– Вот из-за таких, как ты, гибнут молодые ребята! – наконец прервал молчание один из сотрудников. – Что ты делаешь? А? Что ты творишь? Твоя команда, которая была готова пойти за тобой в огонь и в воду, от тебя отвернулась! Ради чего, скажи? Ради чего они погибли?

Вершинин молчал, потому что ему нечего было ответить. Молчали и все остальные, безоговорочно соглашаясь со сказанным.

– Ради того, зачем выбрали эту работу! – твердо и жестко сказал вдруг кто-то. Это был Суворовцев. – Мы пришли сюда воевать. Это война. Необъявленная война, в которой нет ни правил, ни линии фронта, ни явного противника. У нас тыла нет. Наш устав написан кровью. А они даже не успели достать оружие! – Он прервался и обвел всех присутствующих взглядом. – И кого-то обвинять – это оправдывать свою собственную слабость! – Потом еще немного помолчал и добавил: – Мы все здесь в одинаковых условиях.

– Ничего не хочу слышать, кроме фактов! – Бердяев возник в проеме двери запасного выхода, но во двор не вышел, боясь, видимо, промокнуть. – Как в вашей машине, Суворовцев, оказались эти два раздолбая?! Нехорошо так о покойниках, но так и есть! Пиши рапорт, как все это случилось!