— А как жили вы? — спросил он. — Кто о вас заботился?

— Я сама о себе заботилась, по большей части. — Она засмеялась. — У меня великолепные друзья. Я люблю людей! В том-то и беда. Что бы вы сделали, если бы вам нравились два человека, оба очень сильно, и вы не могли бы решить, какой из них больше?

— Я продолжал бы им симпатизировать и не стал бы спешить. А почему нет?

— Но надо же что-то решать, — сказала Эвелин. — Или вы из тех, кто не верит в брак и все тому подобное? Слушайте, так нечестно, я говорю все, а вы — ничего. Может быть, вы такой же, как ваш друг? — Она посмотрела на него с подозрением. — Может быть, я вам не по душе?

— Я не знаю вас, — сказал Хьюит.

— А я всегда знаю с первого взгляда, нравится мне человек или нет! Вы мне сразу понравились, за первым же ужином. Боже мой, — продолжала она с досадой, — от скольких бы неудобств люди себя избавили, если бы только прямо говорили, что думают. Я так создана. Ничего не могу поделать.

— Вам не кажется, что это ведет к некоторым трудностям? — спросил Хьюит.

— В этом виноваты мужчины. Они всегда приплетают любовь.

— Значит, вы получаете предложения одно за другим.

— Не думаю, что мне сделали больше предложений, чем обычно делают женщине, — сказала Эвелин, правда, без уверенности.

— Пять, шесть, десять? — стал гадать Хьюит.

Судя по выражению лица Эвелин, десять было верным числом, но вовсе не таким уж большим.

— Наверное, вы считаете меня бессердечной кокеткой, — возмутилась она. — Мне все равно, считайте. Меня не волнует, что обо мне думают. Только оттого, что тебе интересно, что ты хочешь общаться с мужчинами, говорить с ними так же, как с женщинами, — тебя называют кокеткой.

— Но, мисс Мёргатройд…

— Лучше называйте меня Эвелин, — вставила она.

— После десяти предложений вы можете, положа руку на сердце, сказать, что мужчины ничем не отличаются от женщин?

— Положа руку на сердце! Ненавижу это выражение! Его любят снобы! — вскричала Эвелин. — Положа руку на сердце, так должно быть. Это больше всего и огорчает. Каждый раз думаешь, что этого не произойдет, и каждый раз это происходит.

— «В погоне за дружбой», — сказал Хьюит. — Название комедии.

— Вы ужасны! — воскликнула она. — Никакой вы не чуткий. Вы все равно что мистер Хёрст.

— Что ж, — сказал Хьюит. — Давайте разберемся. Давайте разберемся… — Он умолк, потому что вдруг забыл, в чем они должны разбираться. Ему намного интереснее была она сама, чем ее затруднения, потому что во время разговора с ней его оцепенение прошло и он почувствовал смесь симпатии, жалости и недоверия. — Вы пообещали выйти замуж и за Оливера, и за Перротта? — заключил он.

— Не то что бы пообещала, — сказала Эвелин. — Я не могу решить, кто из них мне нравится больше. О, как мне отвратительна современная жизнь! — простонала она. — Насколько легче было в елизаветинскую эпоху! Когда мы были на той горе, я подумала, как бы мне хотелось быть среди колонистов, рубить деревья, устанавливать законы и так далее, вместе того, чтобы терять время со всеми этими людьми, которые видят во мне молодую красотку и больше ничего. А я не такая. Я могла бы что-то делать. — Она помолчала с минуту, размышляя, а потом сказала: — Боюсь, мое сердце говорит, что Альфред Перротт мне не подойдет. Ведь он не сильный, да?

— Вероятно, дерево срубить не сможет, — сказал Хьюит. — Вы хоть к кому-нибудь испытывали нежные чувства?

— Испытывала, к множеству людей, но не настолько, чтобы выходить за них замуж. Наверное, я слишком требовательна. Всю жизнь мечтала о человеке, которым восхищалась бы, о таком большом, сильном, великолепном. Большинство мужчин такие маленькие…

— Что значит, великолепном? — спросил Хьюит. — Люди есть люди.

Эвелин была озадачена.

— Людей любят не за достоинства, — попробовал объяснить он. — Любят просто их самих. — Он чиркнул спичкой. — Вот так, — сказал он, указав на пламя.

— Я понимаю вас, но не могу согласиться. Я знаю, за что люблю людей, и, по-моему, я редко ошибаюсь. Я сразу вижу, что у человека внутри. Вот вы мне кажетесь вполне великолепным, в отличие от мистера Хёрста.

Хьюит покачал головой.

— Он несравним с вами. В вас так мало эгоизма, так много чуткости, понимания, и вы такой большой, — продолжала Эвелин.

Хьюит сидел молча и курил сигарету.

— Мне было бы противно рубить деревья, — наконец заметил он.

— Я не пытаюсь с вами флиртовать, если вы это подумали! — выкрикнула Эвелин. — Я бы даже не подошла к вам, если бы только заподозрила, что вы можете думать обо мне такие гадкие вещи! — У нее на глазах показались слезы.

— Вы никогда не флиртуете? — спросил Хьюит.

— Конечно, нет! — возмутилась она. — Разве я не говорила вам? Мне нужна дружба, мне нужен близкий человек, который был бы лучше и благороднее меня, а если все в меня влюбляются, я не виновата. Мне это не нужно. Я это просто ненавижу.

Хьюит понял, что никакого смысла в продолжении беседы нет, поскольку Эвелин не хочет сказать что-то определенное, а лишь пытается произвести на него впечатление. Она просто несчастна и не уверена в себе, хотя почему-то силится скрыть это. Он очень устал, к тому же бледный официант красноречиво прохаживался посреди зала, выразительно поглядывая на них.

— Они хотят закрывать, — сказал Хьюит. — Советую вам завтра сказать и Оливеру, и Перротту, что вы хорошенько подумали и поняли, что не хотите выходить ни за кого из них. Я уверен, это так и есть. Если вы передумаете, то всегда можете сообщить им об этом. Они люди благоразумные, поймут. И все неприятности кончатся. — Он встал.

Но Эвелин не пошевелилась. Она сидела и смотрела на него снизу своими ясными вопрошающими глазами, в глубине которых он заметил некоторое разочарование или недовольство.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Я еще очень много чего хотела бы вам сказать, — произнесла она. — И скажу когда-нибудь. Теперь вам пора идти спать, да?

— Да, — сказал Хьюит. — Я валюсь с ног.

Он оставил ее одну сидеть в пустом холле.

— Почему никто не хочет быть честным? — бормотал он себе под нос, поднимаясь по лестнице. Почему отношения между людьми так убоги, так отрывочны, так чреваты осложнениями, почему слова так опасны, почему в ответ на инстинктивный порыв сочувствия тебя подвергают скрупулезному анализу и часто дают резкий отпор? Что на самом деле хотела сказать Эвелин? Что она сейчас чувствует — одна, в пустом зале? Идя по коридору к своему номеру, он думал о таинственности жизни, о ложности собственных ощущений. Света в коридоре было мало, но все же достаточно для того, чтобы Хьюит увидел фигуру в ярком пеньюаре, мелькнувшую перед ним. Это была женщина — она перебежала из одного номера в другой.