— Ты сделаешь мне больно? — тонким голосом спросил я.

— Ты сделаешь себе больно, — поправила она. — Боль не в действии, боль в восприятии. Я уйду, и тебе станет чудовищно плохо. Кроме того, чем больше я с тобой, тем больше вещей, отвлекающих тебя от меня, ты забудешь. Такова моя суть, мальчик.

«...это и работа моя, и мое призвание…»

— Забери меня с собой! — Глаза мои непроизвольно тонули в слезах.

— Ты готов делить меня с другими мужчинами? — спросила Боль спустя секундную паузу. — Ты готов забыть обо всем?

— Конечно, нет, — горячо заявил я. — Я убью любого, кто прикоснется к тебе. И я вижу — теперь я нравлюсь тебе.

— Нравишься, — чуть грустно согласилась она. — Мне вообще нравятся мужчины. — Она засмеялась, и я осознал, что все это был сарказм. — И я с удовольствием причиняю им боль. Глядя в искаженные лица, я смеюсь. Я люблю видеть их много, и все — у моих ног. Выдыхая ментоловый дым в пустоту, я знаю, что попадаю в лица множеству соискателей. А насчет «убью». — Она выдержала звонкую паузу. — Тебе скоро представится такая возможность.

Я собрался задать еще один вопрос, но неожиданно на полуслове сорвался в пропасть сна.

Мгновение — и я опять бодр, глаза мои распахнулись во всю доступную ширь. Стены теперь оказались не пустые, их пространно полнили черно-белые фото. Отовсюду на меня смотрели ее крупные губы, сбивающие с ног глаза, художественно разбросанные пряди волос и груди. Треугольник масштабно курчавился в нескольких местах.

Боли видно не было.

Я зачарованно бродил вдоль стен, пока голова моя не закружилась. Я прислонился к стене и вдруг скатился назад, где открылся аккуратный, точно нарисованный проем.

Потом я очутился в такой же комнате — длинной и прямоугольной. В воздухе висела кровать с пространным балдахином. С кровати свешивались две волосатые ноги. Валялась иссушенная бутылка «Джонни Уокера», беззвучно мельтешил в углу телевизор.

— Сука, — прокомментировал я, заглянув под балдахин.

Там крепко спал пожилой толстяк с небритой физиономией. Я метнулся вдоль стены, тыкая в нее пальцами.

В очередной раз — я угадал.

И оказался в следующей комнате.

Там на кровати, изнеможенные, в тяжелых градинах пота, лежали близнецы, до того юные, что кровь закипела у меня в венах.

Следующую комнату я нашел еще быстрее.

Неизвестно, сколько спален обнаружил бы я далее, но в шестой, в объятиях прелестнейшей девушки в очках, нагой и спящей, обнаружилась сама злодейка. Без нитки ткани, с хитрым взглядом и ошпаривающими движениями.

«...мне кажется, тебе нужно поменять имя…»

— Вижу, ты прогулялся по моим владениям? — спросила она, крепко сжимая в сильных объятиях слепяще-белое тело. — Тебе понравилось? — плеснула она масла в пламя моего разума.

— Ты. — все, что смог произнести я. — Ты.

— Обычно меня находят в объятиях самого отвратительного из обитателей этих комнат, — сказала Боль, гуляя стопами по салфеточной ткани постели. — Я сжалилась над тобой, хотя мне очень хотелось увидеть твое юное лицо в оскаленной гримасе ревности. — Двойное имя ее в тот момент было — Бесстыдство и Совращение. — Я намеренно показала тебе это, мой мальчик, чтобы ты не плодил иллюзий. Обычно я показываю это спустя пару-тройку недель, когда человек уже всецело принадлежит мне и я становлюсь для него пищей, водой и кислородом. Обычно комнат не менее двадцати.

— Сколько же их вообще? — закричал я.

Девушка в очках проснулась, испуганно вытаращившись на меня. Она показалась мне очень знакомой.

«...адский вертеп...»

— Разбудил котенка, дурак, — томно произнесла Боль. — Я и сама не знаю, малыш. Где-то я бываю часто, как у тебя, кое-куда заглядываю раз в год. Кто-то будет ждать меня всю жизнь, но я не приду. Все они — мои пленники, или мои поклонники, если тебе так больше нравится. — Она смеялась. — Некоторые заточены навечно, по тому или иному умыслу Кваазена или моему, кое-кто временно, вроде тебя. Тебе повезло — я оставила бы тебя навсегда. — Лицо ее дрогнуло сожалением.

Я отвлекся от созерцания нагой красоты, сосредоточившись на девушке в очках. Мы были знакомы, изменился лишь цвет волос, и взгляд, не узнававший меня.

— Это же… — заикнулся я, краем глаза обнаружив, что остался наг. — Это же Сашка.

— Точнее Сашкина тень, — улыбнулась Боль. — Та, которой эта юная дура подменяла себя, когда собиралась покинуть тебя для своих сомнительных целей. Та, с которой-то вы сбежали от ее хозяйки, за что она теперь навечно отдана мне. И я с удовольствием напиваюсь ее любовью!

«...в ней больше тепла, чем в этой статуэтке...»

— Я думал, это ее двойник. — Тень явно не узнавала меня, всем телом прильнув к Боли.

— Всего лишь тень, — уточнила бесовка. — Потому не говорит, ищет, к кому прильнуть, но красива, как ее хозяйка. И позволяет делать с ней что угодно. — Бритвенный смех полоснул меня по лицу. — Хватит дурацких разговоров! Ты забыл о своей миссии, мальчик? — Богатое тело вздрогнуло, своей дрожью приковав меня к себе во всех смыслах этого слова. И взбился неистовый микс, где к двум великолепным женским телам примешалась моя мужественная смуглость.

Время опять остановилось.

Я шел в темноте, пытаясь ни на что не наткнуться. Судя по всему, натыкаться было не на что, темнота выглядела ровной и аккуратной. Я не мог дать однозначного ответа на вопрос о своем местонахождении. Мною двигало лишь любопытство, чем все это закончится, и нежелание оставаться во тьме.

Вскоре впереди замаячил огонек, он оказался отчетливо-красного цвета. Инстинктивно я двинулся на него.

Он стал увереннее, начал расти и при приближении оказался сердечной формы.

Я подошел ближе и увидел подле него Сашеньку. Она воровато улыбалась мне, а руки ее были по локоть в крови.

Я был уверен, что это кровь.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Я… — Она замялась с ответом. — Я краду твое сердце. — Лицо у нее тоже оказалось в алых разводах.

— Зачем оно тебе? — спросил я.

— Ну… — Она будто не знала ответа. — Для коллекции…

Я вздрогнул от такого пассажа и отпрянул от нее.

— Какой коллекции? — машинально спросил я.

— Для такой, — ответила Сашка и показала руку, которую прятала за спиной. Тончайшее серебристое кольцо размером с хулахуп крепко зажималось в белых тонких пальцах, на него, точно шашлык, были нанизаны комочки, похожие то ли на грибы, то ли на грязь. Их оказалось невероятное количество.

Я встряхнул головой, стараясь сбить наваждение.

— Грибы? — не понял я, вглядываясь в комочки, правильно подозревая, что в них все дело.