Постояв у окна, внимательно осмотрев весь двор, куда хватало глазу, он со вздохом вернулся к столу. На столе лежали бумаги, их ему оставил секретарь, попросил просмотреть и подписать, где галочки поставлены.

Просмотреть! Будто охота ему вникать сейчас в цифры, фамилии, объемы продаж и так далее. Сейчас, когда так тревожно и маетно на душе. Когда вдруг стало казаться, что где-то допущен просчет, где-то что-то упущено. И когда ощущение такое, что кто-то будто дышит шумно в затылок.

А без внимательного прочтения подписывать он не привык. Объегорят, как нечего делать. Только пальчик в рот положи, оттяпают всю руку.

Подумав, он выдвинул ящик стола и рывком смахнул туда все оставленные секретарем бумаги. Подождет это все, не до этого. Рассеян он сейчас и задумчив.

Вдруг замигала кнопка внутренней связи.

– Чего еще?

– Здесь к вам целая делегация, – запинающимся голосом проговорил охранник у ворот, он явно смущался. – Требуют пропустить.

– Требуют? С какой это стати? – фыркнул он небрежно, а внутри заныло с удвоенной силой, и пот высыпал между лопаток.

– У них... У них ордер!

– У кого у них, идиот???

Орал все больше по привычке, он всегда раздражался на бестолковых подчиненных. Раздражался и орал. И даже пинка мог дать под зад мужчине и с силой шлепнуть ниже поясницы женщину. Странно, но при таком деспотизме от него пока еще никто не сбежал. То ли боялись, то ли считали, что лучшего места не найти, он не вникал.

– Тут представители прокуратуры и милиции, – охранник уже заикался. – У них ордер!

– Ордер на что?

Ему все еще удавалось оставаться спокойным. Все еще надеялся на чудовищную ошибку или провокацию. Хотя где-то в глубине души разрасталось ощущение начала конца. Да, да, так прямо и подумалось в какое-то короткое трусливое мгновение: ну вот и все...

– Ордер на обыск?

– Нет, ордер у них на ваш арест. Пустить?

Он бросил трубку аппарата внутренней связи. Говорить с тупым охранником больше не имело смысла. Те, кто стоял по ту сторону ворот, не уйдут без него, раз ордером на арест размахивают. Они, если понадобятся, через забор полезут. Не сами, конечно, спецназ вызовут. И это много хуже. Сообщат потом в средствах массовой информации, что гражданин такой-то при задержании оказал сопротивление, что усугубило и так далее.

Надо идти. Самому идти. Может, это немного смягчит его участь, которая...

Которая, кажется, предрешена была заранее, стоило ему начать карабкаться вверх по лестнице успеха. Первые ступени он ведь... он ведь изрядно окропил кровью.

Спустился по лестнице на первый этаж, любовно поглаживая гладкие полированные перила, привезенные специально из Финляндии. Сделал круг по столовой, вспоминая покупку каждого предмета. Потрогал кубок на стеклянной высокой стойке – подарок губернатора из соседней области. Распахнул входные двери, сбежал по ступенькам и пошел к воротам, возле которых теперь в нетерпении толпилось ого-ого сколько – сразу семь человек он насчитал.

– День добрый, господа, чем могу быть полезен?

Он все еще разговаривал с ними сквозь кованые ворота, рисунок на которых он лично разрабатывал с художником. Пускай до нелепости ненадежная, но все еще существовала меж ними преграда. Хоть несколько минут, которые он станет тянуть изо всех сил, оставаться по разные стороны.

– Добрый день, – вперед вышел тот самый парень, которого он недооценил поначалу, приняв за желторотого неумного карьериста. – Сулейманов Вячеслав...

С запинкой, не с первой и даже не со второй попытки зачитал тот его отчество с казенной бумаги, заверенной прокурорской подписью и гербовой печатью.

– Он самый, что это вы, Алексей Сергеевич, будто первый раз меня видите! – он осклабился в ухмылке.

– Прошу вас следовать с нами, – пропустил тот мимо ушей его замечание. – У нас ордер на ваш арест, гражданин Сулейманов.

– А в чем меня обвиняют?

Знать это было необходимо. И не столько ему, сколько его помощникам и адвокатской своре, выкачивающей из него кучи денег. И узнать они смогут уже через полчаса максимум, просмотрев записи с камеры, под которой держал гостей Сулейманов.

– Вы обвиняетесь в подготовке и организации убийства своего брата и его семьи с целью завладения их имуществом, – начал перечислять Топорков. – Не надо никаких притворств, хочу предупредить, доказательной базой мы располагаем.

В ордер не смотрел, знал все наизусть, засранец.

– Вас также обвиняют в организации убийства Полукарова Виктора и в организации ряда других преступлений, преследования Полукаровой Дарьи Дмитриевны, оговоре Баскакова Захара Валентиновича. Ну и... с десяток убийств, думаю, еще на вашей совести. Следствию еще предстоит этим заняться.

Вперед вышел прокурорский работник, имени и фамилии которого Сулейманов не знал.

– Ваш адвокат с вами свяжется, как только вы ему сообщите об аресте. А сейчас прошу...

Он стоял как громом пораженный. Не видел и не слышал ничего. Не слышал, как открываются с легким приятным лязганьем ворота, сотворенные по его эскизам. Как шуршит гравий под чужими ботинками. Как щелкают на его запястьях наручники, почти не почувствовал. И беглое похлопывание чужих рук по своим карманам он тоже почти не ощутил.

Выворачивало его сейчас всего наизнанку от одной фразы, сказанной сухим казенным языком Топорковым Алексеем Сергеевичем.

– Вы обвиняетесь в подготовке и организации убийства своего брата и его семьи с целью завладения их имуществом.

Так? Так, кажется, он сказал, да?! Но как такое возможно?! Как...

Как он мог узнать??? Этого никто не знал, никто!!! Он сам сделал это, один!!! Он никого не просил о помощи, никого!!! Он сам сделал это, своими руками!!! Сначала накормил их сытным ужином в своем доме, потом погрузил сонных в машину, вывез за город, сбросил в заранее заготовленную яму и зарыл. И забыл...

Вернее, старательно пытался забыть, умело изображая скорбь. Да и изображать не пришлось, если честно. Он в самом деле скорбел по похороненным заживо. Жалел их, плакал над их загубленными жизнями искренними жалостливыми слезами. Но изменить ничего уже не мог. И знал, как никто, что повторил бы это снова, случись им воскреснуть. И его никто не смог бы остановить, никто! Ни страх возмездия, подступивший теперь к его воротам так близко. Ни глупая жена...

Так! Вот кто, оказывается, мог его сдать! Эта жирная глупая корова, свихнувшаяся на ревности к его молодой любовнице. Ох, тупица! Ох, дура!!! Она что думает, что станет продолжать жить во всей этой роскоши, когда его посадят? Что это все достанется ей? Все же конфискуют! За исключением, может быть, того имущества, которое он оформил на подставных лиц. Как фирму «Витязь», например.

Так, а ведь у него немало таких фирмочек. Он еще повоюет и пожирует, когда вернется.