– Когда вернешься, я по-прежнему буду здесь.

Сэр Уильям и Мария Лукас заехали за ними в экипаже ранним утром назначенного дня, так рано, что молодой петушок на осмоленной крыше курятника еще выводил свои рулады. Путешественникам предстояло проехать двадцать четыре мили, чтобы к полудню прибыть на Грейсчёрч-стрит, переночевать там и на другой день отправиться к Коллинзам.

Отгороженный от любопытных взглядов синим кожаным верхом экипажа, Джеймс, обхватив Сару за талию, подсадил ее на заднее сиденье. По сути дела, это было не сиденье, а запятки, на которых мог бы стоять лакей. Там же, рядом с Сарой, был закреплен багаж с самыми необходимыми вещами отъезжающих. Ноги девушки болтались в воздухе. Она поправила капор, аккуратно подвернула под себя полы плаща, чтобы не разметал ветер и подол не замялся.

Джеймс посмотрел на небо:

– По-моему, погода не испортится.

– Да.

– И тебя не слишком заляпает грязью.

– Со мной все будет хорошо.

Джеймс опоясал Сару багажным ремнем, закрепил его за поручень и застегнул пряжку. Чтобы сделать это, ему пришлось низко склониться над ней. Его запах (кожи, лошадей, сена), острая скула – она сохранит их в памяти и увезет с собой.

– Это недалеко, Лондон, – сказал он.

– Я знаю. Ты рассказывал.

– Извини. Я тебе надоел.

Сара замотала головой. А потом склонила ее набок, улыбнулась. Кажется. Самую чуточку.

– К полудню будете на месте.

Загрубевшим пальцем он дотронулся до ее щеки и отошел с непроницаемым лицом, ловко увернувшись от миссис Беннет. Та носилась вокруг экипажа и раздавала указания, так что мисс Элизабет, дожидавшаяся, пока ей помогут сесть, раздраженно краснела.

Миссис Беннет, как она изволила сообщить миссис Хилл, полностью смирилась с женитьбой мистера Коллинза на Шарлотте Лукас, однако зрелище, представшее теперь перед глазами, выбило леди из колеи: гордый отец и радостно взволнованная младшая сестра собираются навестить новобрачных, прихватив с собой одну из ее дочерей в роли незамужней подружки. Вынести это оказалось выше сил. Приветливость и любезность сэра Уильяма показались ей особенно вызывающими. Когда, сидя в коляске, он поклонился ей и благодушно высказался о погоде, миссис Беннет не сочла возможным согласиться:

– Боюсь, лондонская дорога будет ужасно грязной после этакого дождя.

– Что за беда, если в нашем распоряжении чудесный уютный экипаж, а в конце дороги ждут добрые друзья? – Джентльмен благодушно взмахнул рукой, отметая ее сомнения. – Мы позаботимся о вашей дорогой Лиззи, не волнуйтесь.

Миссис Беннет ничего не оставалось, как только кивнуть, поблагодарить его и отступить к остальным членам своего семейства, стоявшим у крыльца.

– Если бы вы только настояли на том, чтобы за мистера Коллинза вышла Лиззи, – прошипела миссис Беннет, обращаясь к супругу, – сейчас в этом экипаже сидела бы я, собираясь в гости к ней.

– Мне представляется весьма сомнительным, чтобы сэр Уильям, выйди Лиззи за мистера Коллинза, согласился бы доставить вас в Кент, сколь бы добрым соседом он для нас ни был.

– Вам доставляет удовольствие намеренно меня не понимать.

На виске у мистера Беннета пульсировала жилка, он сжал зубы. Не успел он открыть рот, а миссис Хилл уже понимала, что сейчас последует. Слова были холодными и тяжелыми, как стеклянные шарики.

– Поверьте, моя дорогая, есть свое, особое удовольствие в том, чтобы быть в этом уличенным.

Миссис Беннет, покраснев, принялась шумно возмущаться бессердечием мужа. Ее скороговорка была вполне предсказуема, как, собственно, и само проявление бессердечия.

Подойдя поближе к хозяйке, миссис Хилл предложила ей руку:

– Мэм?

Миссис Беннет обернулась к экономке, моргая, с трясущимся подбородком, и оперлась на протянутую руку:

– Благодарю вас, миссис Хилл.

Экономка молча кивнула, не поднимая глаз. На мистера Беннета она не взглянула.

– Ну вот, она уезжает, моя малышка, – обратилась миссис Беннет к спутнице. – Что ж, надеюсь, она найдет свое счастье. – И она отвернулась.

Вместе они поднялись по ступенькам на крыльцо. Миссис Беннет не прекращала тихих сетований, а миссис Хилл старалась, как могла, отвлечь и утешить ее малосодержательной болтовней, хотя и сама втайне разделяла чувства хозяйки: лучше бы Элизабет нашла свое счастье. А если она не собиралась искать свое счастье, тогда ей следовало хотя бы выйти замуж за мистера Коллинза и обеспечить себе и всем спокойную будущность.

Саре предстояло наконец-то увидеть мир. Частично он уже начал перед ней открываться. Правда, с того места, где она сидела, болтая ногами и подскакивая на каждом ухабе или рытвине, мир стремительно катился назад.

Лонгборн все уменьшался; дом почти сразу скрылся за кустами и деревьями, а затем и вовсе пропал за поворотом. На перекрестке с грохотом свернули, и вот скрылся из виду и перекресток, а дорога сузилась, потом мелькнуло дерево с обрубленными сучьями, осталось сзади, уменьшалось, уменьшалось, исчезло. Громыхая, их экипаж доехал до меритонской заставы, промчался по городку – мимо кондитерской и Зала ассамблей, галантерейной лавки и постоялого двора на углу. Дочка бакалейщика вышла с корзиной на улицу разнести товар. Увидев Сару, она махнула рукой и улыбнулась ей, и Сара радостно помахала в ответ. Но вот они уже миновали городок, выехали за его пределы, пронеслись мимо плаца, где маршировали, останавливались, поворачивались кругом и замирали по стойке «смирно» солдаты – алые на зеленом, а офицер выкрикивал команды. А там выехали на новую платную дорогу, кинули монету сборщику пошлины, и перед ними со скрипом открыли ворота, и вот они уже катят быстро-быстро, только поскрипывают рессоры. Очень скоро Сара, покачивающаяся на заднем сиденье, перестала узнавать мелькающие мимо пейзажи.

Между неутомимо крутящимися колесами бежала дорога, над головой раскинулось ясное голубое небо, а из-за полога до нее доносились голоса пассажиров, расположившихся удобнее, чем она. Когда проезжали через невзрачную, медлительную речонку, сэр Уильям, к Сариному удивлению, торжественно пророкотал: «Могучая Темза!»

Они ехали теперь мимо высоких изгородей, мимо деревень, нанизанных на дорогу, словно бусины на нитку. В глубине виднелись поля водяного кресса, испещренные промоинами чистой воды, источающие пряный, свежий травяной запах. По пути им встречались обширные огороды – высоко поднятые, удобренные и согретые солнцем гряды с дружными всходами. Поля дробились, становились мельче, и грядки на огородах располагались все теснее. Участки были разгорожены дощатыми заборами, там и сям виднелись сараи, навесы. Экипаж сбавил ход около стада гусей – те хлопали крыльями и гоготали, стремясь к широкой, поросшей сочной травой обочине, а девочка в широкополой шляпе шипела на них в ответ и пыталась отогнать, размахивая хворостиной. Когда коляска проехала, она взглянула прямо на Сару, обратив к ней покрасневшее болезненное личико. Они переправились через брод: вода, поднявшись по ступицы колес, плескала по обе стороны. С голых полей пахло навозом, неподвижно, точно раскрашенные фигурки, вырезанные из жести, стояли тощие коровы. Вскоре дорога пошла под откос. Томительно медленно тянулись по ней подводы, проносились кабриолеты, двуколки, кареты, а время от времени грохотал почтовый дилижанс. А там и дома показались, а воздух стал дымным и туманным, и их экипаж, дребезжа и подпрыгивая на булыжной мостовой, въехал в город. Сара, запрокинув голову и открыв рот, разглядывала дома, что высились по обе стороны от нее, как скалы по берегам кипучего потока. Потоком была дорога с ее бурным движением, и Сара сама была частью этого стремительного лондонского движения, то будто идущего на спад, то вновь нарастающего. Кебы и повозки, телеги и коляски, и народ, бесконечно многочисленный и разнообразный: орава хриплых и вонючих торговок рыбой, разбитные уличные разносчики с дерзкими взглядами. Нищий в изодранном красном мундире спешил куда-то, опираясь то на культи, то на кулаки. Рядом – молочница с коромыслом и ведрами, в которых плескалось, оставляя на стенках комочки, тошнотворного вида синевато-серое молоко, вовсе не похожее на молоко у них дома. Улицы были скользкими от сточных вод, а в воздухе чувствовался запах сажи, помоев, гнилых овощей и рыбы. А шум! Обитые железом колеса, копыта с железными подковами, крики уличных зазывал и грузчиков, булочников и кебменов; а гомон толпы, а давка – люди напирают со всех сторон, и сзади Саре дружно кивает пара лошадей, впряженных в следующий экипаж. Да тут еще к их коляске, лавируя между экипажами, подбежал чумазый парень; Сара решила, что он хочет что-то сказать, но он только схватил ее за подол и задрал юбку, скользнул рукой по чулку и торопливо просунул ее повыше. Девушка отпрянула и лягнула оборванца, натягивая юбку на колени. Тот отстал, ухмыльнувшись и показывая черную дыру на месте переднего зуба. И исчез так же быстро, как появился, а она осталась, дрожа как осиновый лист.