Джимми Бёрк после дела «Люфтганзы» затихарился, и я уже не мог так лихо поднимать вместе с ним бабло, как в прежние деньки. Да и в любом случае, староват я стал для автоугонов. Билл Арико попался на очередной краже драгоценностей, а я обязался поддерживать его жену, Джоан, и двоих детей. По крайней мере до тех пор, пока он не удерёт из «Райкерс» — для чего я раздобыл лобзик, какой ювелиры используют, и передал Джоан. Два баскетбольных игрока Бостонского колледжа, бравшие у меня бабки за договорные матчи, слили очередную игру, и я задолжал чёртову пропасть денег букмекерам.

Будто мало всего этого, ко мне домой как-то пришли агенты ФБР — пушки искать. У них были ордер и особое понимание джентльменства — прежде чем перевернуть дом вверх дном, они дождались, пока дети уйдут в школу. Повезло, что почти все стволы я успел распродать неделей раньше. Остался один, девятимиллиметровый, в спальне на втором этаже. К счастью, Карен об этом знала и спросила агентов, можно ли пойти переодеться. Они разрешили, и тогда она поднялась наверх и спрятала пистолет в трусах. Потом жаловалась, до чего он был холодный.

Ну и вишенкой на торте стала моя любовница Робин. Честно говоря, от неё давно следовало избавиться, но она была в деле. Я использовал её квартиру, чтобы хранить и фасовать наркотики. Робин брала кое-что на продажу, но лучшим её клиентом была она сама. Каждый раз, когда я приходил к ней, она пыталась заводить разговоры о наших «отношениях».

В общем, я был под таким давлением, что арест воспринял почти с облегчением. В тот день мне нужно было выйти из дома в семь утра, чтобы забрать брата Майкла из Нью-Йоркской больницы. Его там лечили от расщелины позвоночника. По пути я собирался заскочить к Джимми Бёрку — тот заказал несколько стволов у моего поставщика из арсенала Коннектикута. Парень как раз привёз их мне домой прошлой ночью. Джимми добыл где-то несколько глушителей тридцать второго калибра и теперь хотел купить подходящие к ним пушки. В этом был весь Джимми: после «Люфтганзы» его копы осаждают, на свободе мы с ним лишь условно, а он себе пушки заказывает. Бобби Джермену тоже требовались стволы. Он пообещал, что возьмёт всё, что не возьмёт Джимми. Джермен, чтоб вы понимали, числился в бегах в шести штатах, притворялся писателем — у него была даже печатная машинка с заправленным в неё листом бумаги — и уже владел целым арсеналом пистолетов и ружей, рассованных по всем углам его квартиры. Пистолеты были ему на самом деле не нужны, как и Джимми, просто вот с такими оружейными маньяками мне приходилось иметь дело в те времена.

Я решил, что тормозну у дома Джимми, отдам ему пистолеты, потом поеду в больницу, заберу брата и вместе с ним вернусь домой. Уже загружая пушки в багажник, я услышал шум вертолёта. Глянул вверх и увидел его. Он был красным и торчал прямо у меня над головой. Знаете, трудно не обратить внимания на красный вертолет, зависший над твоим домом в семь часов воскресным утром.

Я сел в машину и поехал к Бёрку в Ховард-Бич. Какое-то время мне казалось, что вертолёт меня преследует, но он пропал из виду, когда я свернул к дому Джимми, на бульвар Кросс-Бэй.

Джимми уже проснулся. Нетерпеливо поджидал меня у двери, словно какой-нибудь ребёнок на Рождество. Он даже шагнул мне навстречу и попытался посмотреть пистолеты ещё до того, как мы зашли в дом. Я напомнил ему о слежке. Рассказал про вертолёт. Он посмотрел на меня, как на чокнутого. Этот парень чуть не достал ствол прямо на улице, а чокнутым считал меня. Но я видел, что ему не терпится. Джимми хотел поглядеть на пистолеты. В прихожей он торопливо разорвал бумажный пакет, бросил внутрь один взгляд и заорал: «Дерьмо! Они не годятся! Мои глушители к ним не подойдут. Я не хочу это брать». Тут я понял, что Джимми мне за стволы ничего не заплатит. Что я нежданно-негаданно встрял на несколько сотен. А я ведь эти чёртовы пушки под заказ покупал. Они ему были нужны, не мне. А теперь я попал на бабки. Но я смолчал.

Я знал Джимми больше двадцати лет, но никогда не видел его таким сумасшедшим, как после «Люфтганзы». С момента ограбления ему с каждым днём становилось всё хуже, и я понимал, что прямо с утра затевать с ним спор — очень плохая идея. Минимум восемь человек, имевших отношение к «Люфтганзе», были уже мертвы, потому что совершили смертельную ошибку — они доставали Джимми насчёт денег. Джимми свихнулся на тех деньгах. Мне кажется, иногда он и сам понимал это. Помню, мы однажды с ним ездили весь день по делам в разные места и по пути болтали, когда он вдруг брякнул, что эти деньги прокляты. Так и сказал — прокляты.

С его точки зрения, и Марти, и Куча, и Французик Макмахон, и Джо Будда и вообще любой, кто требовал долю за дело «Люфтганзы», хотел вынуть бабло прямо у него из карманов. Он считал эти деньги своими. И если кто-то пытался забрать их, он чувствовал себя так, словно его грабят. Вопрос, что лучше — отдать парню четверть миллиона баксов или всадить ему две пули пониже уха, — перед Джимми явно не стоял. В общем, момент для спора с ним был явно неподходящий. Он стал непредсказуем. Так что я молча упаковал пистолеты обратно в разорванную бумагу, развернулся и ушёл. Он был так зол и разочарован, что даже не попрощался.

Я поехал в больницу. В багажнике по-прежнему валялись пистолеты, а я уже опаздывал забрать брата. Мне пришлось гнать под сотню километров в час. На лонг-айлендской магистрали я глянул вверх и снова заметил вертолёт. Невероятно, но он опять за мной увязался. Так я и мчался, посматривая на небо, как вдруг, поднявшись на холм перед въездом в Мидтаунский тоннель, заметил впереди кучу столкнувшихся машин. Они занимали всю дорогу, от обочины до обочины, и я понял, что не успеваю остановиться. У меня вертолёт над головой и полный багажник оружия, а машину несёт прямо в эту свалку.

Я изо всех сил нажал на педаль тормоза. Я дёрнул ручник. Но автомобиль всё равно продолжал ехать. Я притёрся колёсами к бордюру, отчаянно пытаясь замедлить ход. Запахло палёной резиной. Автомобиль начал наконец тормозить и остановился в нескольких сантиметрах от крайней машины затора. Меня трясло. Когда машины растащили и я добрался до больницы, врач брата бросил на меня лишь один взгляд и сразу рекомендовал лечь в постель. Я объяснил, что накануне пил всю ночь, а утром чуть не попал в аварию. Врач сжалился и дал мне десять миллиграммов валиума. Я загрузил Майкла в машину и поехал домой. План был такой: завезти туда брата, который оставался с нами на семейный ужин, забрать Карен и съездить ещё кое-куда по делам.

По пути я выглянул из окна машины и снова увидел этот долбаный красный вертолёт. Понаблюдав за ним некоторое время, я спросил брата: «Как думаешь, он гонится за нами?» Майкл взглянул на меня так, словно я был под кислотой. Но вертолёт от этого никуда не делся. Когда мы подъехали к дому, он продолжал кружить поблизости, но даже это брата ничуть не встревожило. «Скорее всего, федералы, — подумал я. — Парни из казначейства ищут свои пропавшие пушки. Наверняка федералы. Только у них достаточный бюджет, чтобы тратить бабло на вертолёты.

За ужин тем вечером отвечал я. Мне нужно было потушить говядину, свиную лопатку и телячьи ножки для рагу в томатном соусе. Майкл его очень любил. Я собирался сделать макаронную запеканку зити с мясной подливой, запечь на гриле сладкие перцы, приготовить стручковую фасоль с чесноком и оливковым маслом, а также припас несколько чудесных молочно-белых правильно нарубленных телячьих отбивных, которые собирался поджарить и подать перед основными блюдами в качестве горячей закуски.