– Уф! Батюшка…, интерес мой вы, конечно, к этому человеку заметили…, и он точно не простой! Все сложно…, сложно настолько, что говоря сейчас, я начинаю бояться настолько всего…, да что уж ёрзать то! Вот её потерять больше всего боюсь!.. – При этих словах оба слушающих с неподдельным испугом вскинули свои блестящие от наворачивающихся слез, глаза, и одновременно шмыгнули носами.

Паша, действительно не знал с чего начать, прекрасно понимая, что этот разговор уже сам по себе опасность, для всех его участников. Он помешал десертной ложечкой оставшееся варение в розетке, старательно пытаясь сконцентрироваться, что совсем не получалось. Слабость разбивала все его члены от сознания необходимости озвучить хотя бы часть, чтобы вместе думать о возможных путях решения. Он боролся сам с собой, зная, что произнесенное, даст понять – вместе им быть никак нельзя.

Уже совсем порываясь вскочить, ведь если нельзя, то и смысл тогда говорить какой?! Но уйти без объяснений, а тем более после всего уже предпринятого и произошедшего, было и вовсе бредом! Павел сжал ладонями голову, помассировал виски, мотнул ей из стороны в сторону и с силой хлопнув в ладоши, чуть ли не рявкнул:

– Да не знаю я!!!… – Татьяна с силой прижала его руку к своей груди и выпятила нижнюю губку, что подействовало на него совсем успокаивающе. Ослябин прижал свой лоб к ее плечу и простонал:

– Прости…, я с ума схожу…, но что толку, вы же обычные люди…, вам же такое даже в голову прийти не может! Я не знаю…, ничего не знаю и не понимаю!… – Батюшка медленно вздохнул, посмотрев на него, и наливая свежего чайку, с еле заметной улыбкой, не убирающей совсем озабоченности с его лица, загадочно промямлил:

– Мня, мня…, ннн-дааа… Но вот это уже не так… Главное то, сын мой, ты знаешь!… – Влюбленные, медленно оторвав взгляды друг от друга, перевели их на говорившего, который продолжил:

– Конечно, знаешь…

– Что?…

– Даже очень многое…, дааа, да вот хотя бы что ее любишь, а она тебя… Многие этим вопросом по пол жизни мучаются, а вам Господь сразу…, вот так вынул да и дал…

– Нууу этооо…

– Это очень много! Ну а то, что мы люди простые, тоже верно, только вот не раздул ли ты чего в своем уме то? Поверь мне, многое я повидал…, возможно, и тебе это удивительно…, мня, мня, даааа…, быть может, покажется. В общем, ты начни, хотя бы с того, что тебя сейчас беспокоит…

– Господи! Да я даже не знаю, как это все самому то принять!…

– Например? С Божией помощью, как бы это не странным показалось, начинай…, благословляю… – А сам про себя начал читал привычные молитовки…

Пашка собрался с мыслями, и глядя в глаза Татьяне, выпалил:

– Я награжден самой высшей наградой Родины посмертно…, я не имею права сказать, что жив ни ей, ни родственникам, ни кому…, я даже не могу понять, почему так…, почему именно так!

– Хм…, дежавю, какое-то! Ну и стезя у тебе, дочка! Ну, сын мой, нам то уже сказал…, дааа…, и мир не перевернулся! Думаю, если и другим скажешь, тоже ничего не случится, подумай только, кому можно… Что-то не понял, должно быть, ты где-то подвиг совершил, и при этом умер? Или кто-то посчитал, что тебе так лучше существовать будет? Хм, ну поминать то тебя все одно, как живого…, то есть «О здравии» твоем будем, а раз так… – Немного пожевав нижнюю губу, с растущими под ней волосами, перекрестившись, священник, добавил:

– А ты, Павел, уверен, что все именно так, как тебе кажется? Сам же говоришь, что никакой конкретики тебе не донесли…, дааа. Ты нас извини, и если сможешь, ответь – что тебя так в истории с Мартыном нашим…, бррр, то есть, с Силуяновым, заинтересовало?

– Один не хороший человек произносил его фамилию, и фамилию какой-то барышни. А он просто так вообще ничего не делает!.. – Павел говорил, пытаясь проще и доступнее донести настоящее, как виделось ему, но чем дальше, тем меньше воспринимал это «настоящее» сам. Появляющиеся сомнения, путали мысли, и более всего нарушал всю разумность и логику, присутствующий в ней «Темник»…

В его поступках не было вообще ничего объяснимого. Хотя, все расставляло на свои места последняя ужасная трагедия, разыгравшаяся в парке у спортивного клуба. В отношении этого мысль скакнула и странно вставилась вместо окончания повествования, не совсем подходящей фразой:

– Если сложить мои предположения в отношении своих перспектив, со своими ощущениями себя в сегодняшнем дне, и себя желаемого в объятиях Татьяны, тооо… Да кроме меня, его и остановить то некому!.. – Священнику и Татьяне последние слова показались не совсем уместными, а говоривший и не сразу заметил не соответствие.

Сжимая все это время его руку, Татьяна поцеловала ее, и взглянув, как-то по матерински, совершенно неожиданно, сложила все в одно целое, причем поместив в несколько фраз все волнующее:

– Пашенька, я понимаю, что все должно было быть не так, но Господь прозорлив, и я верю, что все случающееся, с каждым из нас, не просто событие, но часть чего-то огромного, что мы никогда не охватим в одиночестве. Не удивительно, что тебя смущает ситуация с тобой, не удивительно, что ты беспокоишься обо мне и, наверное, боишься сказать, что убить сегодня должны были не Таню, а меня… – При этих словах оба мужчины делая глоток чая, поперхнулись. Батюшка выронил от неожиданности чашечку редкого старого, еще «кузнецовского» фарфора. Не в состоянии ее схватить, он жонглировал ею, пока совсем не упал на колени и, в почти лежачем положении, спас свою единственную драгоценность, оставшуюся от своего незабвенного предка – тоже священника, весьма высокого сана.

Поднявшись с пола и вернувшись на свое место, рассматривая чашечку, отче поймал себя на мысли, что не совсем соответственно ведет себя после услышанного:

– Ой! Свят, Свят, Свят! Прости Господи! Все равно она Твоя, чашечка то… Увлекся… Доченька, мне послышалось, илиии…, я действительно уже из ума выжил?! Тебя должны были убить!… – При произнесении последнего слова, его смысл, наконец таки, дошел до него. Он вскочил, совершенно потеряв самообладание, драгоценная чашечка, снова выпавшая из рук, была поймана Павлом, как и сам батюшка, споткнувшийся о расстеленную половицу, и водворен на место.

Ослябина тоже поразила сказанная Татьяной фраза, которую он не то, чтобы не смог произнести, но даже не смог придумать, как к ней подвести. Меж тем Татьяна продолжила:

– Батюшка, раз произошло, значит уже позади… – Паша, посадив отче на место, а были они почти одного роста, священник только значительно худее, сам остался стоять в совершенно подавленном состоянии. Ему казалось, что девушка взяла на себя всю тяжесть, давившую на него. Одолевшая его за последний месяц безысходность, вдруг растворилась, представ просто временной, пока не разрешенной, ситуацией. Всё, не имеющее ответов, приобрело четкие очертания. Уверенность вернулась, и причиной её временного отсутствия была неожиданно воплотившаяся любовь, окунувшая в счастье, которое он сразу испугался потерять.

Взяв себя в руки, он обнял Татьяну, и улыбаясь полным ртом зубов, заверил: