Другой Джек прижал руку к животу и отполз обратно на свою кровать.

– Уходи. И ее забери с собой, слышишь? – прохрипел он. – Я не хочу, чтобы вы видели меня таким.

Он говорил грубо, его глаза вновь зажглись свирепым красным огнем.

– Нет.

– Убирайтесь! Я – чудовище. Мне жаль, но я ничего не могу с этим поделать. Мне жаль, очень жаль… – вдруг сдавленно прорыдал Джек.

– Я никуда не уйду. – Дэмьен взял с тумбочки кружку с кровью и протянул ее Джеку, который схватил ее с жадностью хищника. – Ты не чудовище. Ты болен, только и всего. Я уверен, что мы придумаем, как тебе помочь.

– Пусть так, но до этого ты должен держаться от меня подальше. Я не могу себя контролировать! – Джек жадно припал к кружке и начал глотать кровь.

– Джек, это неправда. Ты контролируешь себя.

Джек сглотнул, вытер губы и опустил глаза на свою руку. Она была еще красная и покрытая волдырями, но быстро заживала.

– Что это было?

Дэмьен поднял свое кресло, сел и ласково потрепал Инфанту по голове.

– Бирюза, заряженная любовью бабушки.

Джек посмотрел на Дэмьена: краснота в его глазах стремительно гасла.

– Она обожгла меня.

– Не тебя. Она обожгла Тьму, которая поселилась в тебе и пожирает тебя изнутри. Ты в самом деле хочешь, чтобы мы ушли?

– Нет, – глухо и сдавленно ответил Джек, – но вы должны уйти. Я не хочу причинить тебе боль.

– Ты этого не сделаешь. Мы тебя не бросим: ни я, ни Фанти, ни бабушка.

– Ты правда не хочешь уходить?

– Нет, – покачал головой Дэмьен. – Я уйду только если ты в самом деле этого захочешь.

– Не уходи… пожалуйста. – Джек произнес эти слова так тихо, что Дэмьен с трудом его расслышал. – Я так устал быть один.

– Я остаюсь. – Дэмьен наклонился, открыл корзинку для пикника и вытащил оттуда термос и два бокала.

– О-о-ой, какие миленькие бокальчики! – воскликнул Джек, моментально превращаясь в себя самого.

– Прелесть, правда? Вот этот тебе, – Дэмьен подал ему бокал. Джек робко поерзал на краю постели и взял его. Тогда Дэмьен открыл термос, разлил по бокалам теплую алую жидкость, и комнату наполнил упоительный аромат свежей крови.

Дэмьен зорко следил за Джеком. Его глаза начали вновь наливаться краснотой, но стоило ему отпить глоток, как они снова посветлели. Вспомнив слова бабушки, Дэмьен порылся на дне корзинки, нашел там собачье печенье и бросил его Инфанте. Она на лету поймала лакомство, вспрыгнула на кровать к Джеку, несколько раз покрутилась вокруг себя и со счастливым вздохом растянулась на покрывале.

– Славная собачка, – негромко прошептал Джек, боясь потревожить Инфанту, но она лишь покрутила хвостом в знак того, что не возражает против комплиментов. – Она мне очень-очень нравится!

– Ты всегда ее любил, – сказал Дэмьен. Он заглянул в корзинку и вытащил книгу. – А знаешь, что ты еще любил?

Джек отпил глоток крови и улыбнулся.

– Нет. Скажи.

– Ты любил, когда я тебе читал.

– Ты никогда мне не читал.

– Правда?

– Ну да, – кивнул Джек. – Ты был постоянно занят. То учился, то писал разные бумаги, то еще что-нибудь.

– Что ж, пора исправить эту ошибку. Сейчас я ничем не занят. Хочешь, я тебе почитаю?

– Конечно! – Джек забрал у Дэмьена термос и разлил остатки крови по бокалам. – Но я усну, как только встанет солнце. Не обижайся, я ничего не могу с этим поделать.

– Значит, я посижу тут и почитаю тебе, пока ты не уснешь.

Глаза Джека снова просияли, но на этот раз в них заблестели слезы.

– Ты будешь здесь, когда я проснусь?

– Непременно, – твердо ответил Дэмьен. – Я всегда буду рядом с тобой, любимый. – Он открыл книгу и начал читать. – Калеб Роерих. «В последний раз его видели уходящим». Глава первая. Эпиграф: «В темноту уходили они, мудрые и прекрасные» – Эдна Сент-Винсент Миллей. «На лужайке перед домом моего соседа лежал труп…»

Афродита

Кадиллак остановился перед Афродитой, только что надетые цепи на его колесах с жутким скрежетом взрыли снег у ее ног. Пассажирская дверь распахнулась, и Дарий посмотрел на Афродиту в сером свете брезжащего вьюжного рассвета.

– Ты не пойдешь пешком. Мне все равно, что ты скажешь, и наплевать на твой электрошокер. Я тебя забираю, сажаю в машину и везу, куда ты скажешь. Садись.

Афродита вздохнула, но без возражений забралась во внедорожник.

– Ты бесишься.

– Я сержусь.

– Нет, бесишься. Уж я-то знаю! Я эксперт в этом деле. – Она повернулась, поцеловала его в щеку и потерлась носом о щетину. – Спасибо.

Дарий нежно убрал волосы с ее лица и поцеловал в губы.

– На здоровье, красавица.

Они медленно покатили вперед, выбрались с парковки и поехали к школьным воротам, выходившим на улицу Утика.

– Как ты узнал, что я собралась пойти пешком в больницу?

– Зои мне сказала. Да я бы и без нее почувствовал. Я знал, что ты что-то задумала.

– Ты хорошо меня знаешь, – тихо сказала Афродита.

– Ты хорошо подумала? – спросил Дарий. – Считаешь, это разумно – навещать мать в такой ситуации?

– Вообще-то, думаю, что это совершенно неразумно. Но ведь она умрет в течение трех дней. Выходит, я должна ее навестить. Таков материнско-дочерний закон, понимаешь? Долг и все такое.

– Я считаю, что законы следует соблюдать только в отношении матерей, которые сами исполняли свой долг, – хмуро бросил Дарий.

– Поскольку другой матери у меня нет, придется навестить эту. Я иду к ней не ради нее, а ради себя. Не хочу до конца своих дней сожалеть о том, что не пришла проститься. – Несколько секунд Афродита молча смотрела на профиль Дария, который сосредоточенно вел машину по заснеженной дороге. – Я никогда не спрашивала тебя о твоих родителях. Какие они?

– Они умерли, – ответил он, не отрывая глаз от дороги.

– О, сочувствую и соболезную.

Он взглянул на нее, уголки его губ слегка дрогнули.

– Это было давно. Мой отец родился в 1902 году, мама – в 1910-м. Они были хорошими людьми, но так и не поняли, что произошло, когда меня отметили, с тех пор я видел их всего дважды. Мир в то время был другим: меньше, проще.

– Вот дерьмище! Когда ты родился? – прошептала Афродита, во все глаза глядя на своего супруга и возлюбленного. Он выглядел так же, как всегда, на вид не старше двадцати пяти.

– В 1929 году. Славный был год.