На этаже не так много комнат. Мне надо найти кабинет. Отец говорил, что там, в столе, лежат бумаги, от которых зависит наша судьба.

Идя сюда, к Дамиру, я надеялась показать ему документы Лейлы. Убедить его. Но в очередной раз поняла, что это невозможно. Он не слышит меня. Не даёт сказать ни слова.

Поэтому я просто оставлю ему документы и уйду. Но перед этим я должна забрать векселя. Выкрасть их.

Боже, что я делаю? Я — воровка?

Отгоняю совестливые мысли подальше. У меня нет выбора.

Наконец, нахожу кабинет. Строгий, в черных тонах, с массивной зловещей мебелью он очень подходит своему хозяину.

Иду к столу и роюсь в ящиках. Отец говорил, что Дамир положил векселя в стол.

В столе много бумаг. Перебираю их и стараюсь не пропустить то, что нужно мне. Но все не то.

Тороплюсь. Просматриваю уже машинально, просто ища нашу фамилию.

Ничего. С горечью думаю о том, что все это бесполезно.

И тут мой взгляд выхватывает знакомые буквы. Но это не вексель.

Хватаю документ и лихорадочно пробегаю по нему глазами. Листаю.

Не может быть! Я не верю! Что все это значит?

Возвращаюсь к первой странице, хочу перечитать ещё раз. И вздрагиваю от испуга, роняя бумаги на пол, услышав громкий жесткий голос:

— Тебя не учили, что копаться в чужих вещах нехорошо?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поднимаю взгляд. Дамир стоит в дверях, скрестив руки на груди.

— Ты же такая хорошая. Такая воспитанная, — с каждым словом он делает шаг ко мне. — Такая правильная.

Я стою у стола не в силах ни ответить, ни сделать хоть шаг. Он медленно подходит к столу.

— Нашла что искала? — спрашивает уже мягче. Или мне это только кажется?

Не отрывая от меня взгляда, открывает ящик и достает оттуда папку. Протягивает мне.

— На. Ты же за этим пришла?

Смотрю на папку в его руках. Наверняка, там эти злосчастные векселя. Но взять не решаюсь. Не верю, что он вот так просто отдаст их. Он не может.

— Это как же надо любить родителей, чтобы ради них идти на такое? — скорее не спрашивает, а как будто говорит сам себе.

— Ну, бери. Пока даю, — ухмыляется.

Протягиваю руку, чтобы взять у него документы, а он хватает меня за нее и тянет к себе.

— Ты пришла в мой дом, чтобы украсть? — пристально смотрит на меня.

Упираюсь руками в грудь. И его кожа обжигает. Он без майки.

— Нет, — стараюсь говорить как можно тверже. — Я пришла, чтобы рассказать. Объяснить.

Он внезапно отталкивает меня от себя. Садится в кресло.

— Ну, давай, удиви меня, — произносит с ухмылкой.

И я понимаю, что он не поверит ни единому моему слову. Поэтому молча достаю из сумки документы и кладу перед ним на стол.

— Вот.

— Что «вот»? — недовольно спрашивает.

— Лейла не виновата в том, что с тобой произошло. Вернее, она не по своей воле все это сделала. Тебе нужно искать другого человека.

— Кого?

— Прочти. Это письмо Лейлы. Прощальное. Помнишь, ты спрашивал меня, о чем мы говорили с ней в нашу последнюю встречу? Все ещё хочешь узнать?

Мне нужен его ответ, но он молчит. Смотрит на меня и молчит. Но я не собираюсь уступать. Не отвожу взгляд. И жду.

— Если тебе есть, что рассказать, не тяни. Не испытывай моего терпения, — наконец, зло произносит он.

И я понимаю, что, похоже, настал тот момент, когда я смогу изменить что-то, переломить ситуацию и, кто его знает, спасти и спастись.

Мне некомфортно разговаривать с ним вот так, глядя в глаза, стоя перед ним, сидящим вальяжно в кресле. Поэтому я отхожу к окну, раскрываю шторы и смотрю в даль, точнее в темное небо. Отмечаю про себя, что сегодня на нем ни одной звезды. Собираю волю в кулак и начинаю говорить, теребя руками мягкую ткань штор.

— У моих родителей долго не было детей. Они многое перепробовали, но результата это не приносило. И тогда они решили взять ребенка из детского дома. Так в их семье появилась Лейла. Она была совсем малышкой. Родители тщательно скрывали ее удочерение. Для всех она была родной дочерью. Отец договорился с нужными людьми, чтобы ее документы навсегда исчезли из архива. Свои экземпляры он хранил в сейфе. А спустя несколько лет появилась я. Лечение дало свои результаты и мама смогла выносить и родить меня.

Но родители никогда не делали различий между нами. Всегда относились к нам одинаково. И все было замечательно. Пока Лейла не узнала правду.

Когда ей было шестнадцать лет, она каким-то образом узнала, что не родная дочь. И она изменилась. Стала грубить родителям. Пытаться везде, в любых поступках, найти ущемление ее как приемной дочери.

Но ко мне всегда относилась хорошо. Досаждала только родителям.

Она стала пропадать из дома. Ее искали, возвращали, а она опять уходила. Связалась с какой-то компанией.

Родители запрещали ей выходить из дома. И с тех пор не прекращались скандалы, крики.

А когда Лейле исполнилось восемнадцать лет, она сказала, что теперь ее не могут держать взаперти. И она опять ушла.

Она то пропадала на несколько месяцев, потом приходила домой, иногда избитая, с кровоподтёками.

Мама плакала. Отец ругался. Но все было бесполезно. Пожив немного с нами, Лейла опять уходила.

В последний раз после того, как она вернулась, а потом опять пропала, исчезли ключи от дачи. Папа обыскал все. Бесполезно. Ключи так и не нашли. Пришлось даже менять замок.

А потом вдруг мне позвонила Лейла и попросила о встрече. Это была наша последняя встреча.

Я замолкаю. Затылком ощущаю прожигающий насквозь взгляд, но не оборачиваюсь. Спустя мгновение продолжаю:

— На встречу она пришла очень встревоженной. Долго оглядывалась по сторонам. И как будто сомневалась, рассказывать ли мне или нет. Я просила ее вернуться. Знала, что родители простят и примут. Но Лейла сказала, что она причинила слишком много зла и должна остаться там, где она есть сейчас.