– Он самый. Та еще сволочь.

– Все, молчок! Команда стрелкам – «Шакро итыл»!

– Понято.

Выехав на берег, Свенельд прокричал:

– Хан Айнар! Кары сабай!

И помотал мешком, из которого сочилась кровь. Там и в самом деле лежали отрезанные головы – только не тех, кого заказал Пешеход, а печенегов.

На кнорре загребли, и скоро нос корабля ткнулся в берег. За веслами сидело человек десять.

– Принесли, значит? – ощерился Хунди.

– Бамбарбия, – серьезно ответил Роскви. Подумал и добавил: – Кергуду.

– О как! – подивился Рыжий и спрыгнул на песок. Приблизился вразвалочку, держа руку на мече, и кивнул на мешок: – Покажь!

Свенельд опорожнил мешок, головы покатились по пляжу, песок налипал на кровь.

– Шакро итыл! – хищно улыбнулся варяг.

В то же мгновение тренькнули тетивы луков. Три стрелы ушли, гвоздя гребцов на кнорре. На близком расстоянии, почти в упор, промах допустить было просто стыдно.

А Линду с Лютом, словно наперегонки, уже накладывали по второй стреле. Бьёрн от них отставал – когда весин выпустил третью по счету стрелу, он лишь тянулся за второй.

Тем не менее шестерых гребцов смерть не миновала. Да и Хунди сплоховал – разглядывая отрубленные головы, он отвлекся на мгновение, но и этого кратчайшего мига Свенельду хватило, чтобы взмахом сабли почти отсечь Рыжему правую руку у самого плеча.

Хунди отпрянул, рыча. Неловко, левой рукой, выхватил меч, но Свенельд уже был на земле. Викинг крутанулся, падая на одно колено, и ударил так, словно траву скашивал.

Варяг легко подпрыгнул, уберегая ноги, и обрушил клинок на голову Хунди, снося тому лицо. Обратным движением разрубил Рыжему горло.

Валерка с Хаддом тоже спешились, спрыгивая прямо в воду, и буквально взлетели на палубу кнорра. Несколько человек еще пытались уйти, но это были не викинги, а купеческие охранники.

Хадд с наслаждением зарубил одного из них, раненного стрелой.

– Это тебе за Вагна!

У Бородина душа не лежала к изничтожению безоружных, вот только уговаривать совесть быть податливей ему не пришлось – все, кто сидел за веслами на кнорре, были вооружены и жаждали его крови.

Бородатый мужик с длинными сосульками грязных волос вскочил на скамью, сжимая в руках два длинных ножа, больше похожих на пару коротких мечей, и набросился на Валерия, кроя воздух клинками.

Роскви выставил печенежский щит, плетенный из лозы и обшитый буйволиной шкурой. Задубелая кожа стала твердой, как доска, но гораздо прочнее дерева.

Бородин мрачно улыбнулся, отбивая очередной наскок бородача, – к сабле, которую Валерка сжимал в руках, он привык гораздо лучше, чем к мечу. Дед-казак учил его биться как раз на шашках, и те давние штудии никуда не делись.

Отступив до борта, Роскви провел два молниеносных удара, слившихся в одно движение, – отрубил бородатому левую руку вместе с ножом и тут же распорол шею.

Вот тебе и кровь, хоть умойся ею…

Еще один гребец, видать ополоумев, схватился не за сакс, висевший у него на поясе, а за весло. Так он и помер, держа весло в руках, как канатоходец шест. С разрубленным горлом долго не живут.

А тут и Бьёрн присоединился. Минута – и в живых остались только «печенеги».

– Э! Э-э! – закричал Свенельд. – Одного хоть оставьте!

– А тут еще один живой, – доложил Коротыш. – Поспрашивать?

– Ну да! Пускай скажет, где Эйнар да когда их ожидает.

– Слыхал вопрос? – склонился Бьёрн над раненым гребцом, очень бледным парнем с фантастическим носом. – Выкладывай ответ.

Носатый, прикладывая руку к боку, прошептал несколько слов.

– На Хортице, говорит, ждет! – озвучил Коротыш. – У той пристани, что ближе к храму Хорса! Завтра – последний день! Все?

– Все! – кивнул Счастливый.

И Бьёрн добил носатого.

– Этих куда? – поинтересовался Хадд, пихая ногой остывающее тело. – В реку?

– Зачем? – пожал плечами Свенельд, вертя в руках бунчук, переданный ему Турберном, словно не зная, выкидывать его или погодить. – Еще приплывут раньше нашего. Стаскиваем на землю! Здесь найдется кому хоронить…

Он кивнул на стаю ворон, вившихся в воздухе, и осекся – на пригорок выехал небольшой отряд печенегов. Настоящих.

Увидав издалека, что «свои» уже потрошат добычу, они вскинули бунчук, приветствуя бека. Свенельд не растерялся, тотчас поднял свой.

Печенеги покрутились и отъехали.

– Вот это ничего себе… – пробормотал Роскви.

– Здорово, – согласился Турберн. – Не-е, погожу я выбрасывать ихнюю одёжу! Щас пороги только в ней проходить буду!

Все рассмеялись, снимая напряжение.

– Вроде наши идут, – пригляделся Хадд.

– Точно! «Рататоск» спускается!

– Будем встречать, – ухмыльнулся Свенельд.

* * *

Хродгейр внимательно осмотрел захваченный кнорр.

– Не новый, – вынес он вердикт, – но еще походит. Думал я приспособить его на манер погребальной ладьи, чтобы наши ушли в Вальхаллу с почетом, да вот живых жальче… Йодур, как мыслишь, если мы на этой лоханке подберемся к Эйнару, заметит он подвох?

Беловолосый почесал в затылке.

– А смысл? – пожал он плечами. – Гляди! Сверху кнорр так же темен, как и «Рататоск», и снизу краска похожа, только что посветлее. Что на этом подбираться, что на нашем – один черт.

– Вообще-то да, – неохотно согласился Кривой. – Что ж тогда, жечь?

– Хродгейр, – подал голос Костя, – а если сжечь с толком?

– Это как?

– В наших родных местах, вон Роскви знает, делают иногда такие брандеры – берут ненужный корабль, набивают его ветками, смолой, всем, что горит, и направляют на судно противника. Те, кто подводит брандер чуть ли не к борту вражеского корабля, рискуют сильно, зато, когда они подожгут этот самый брандер, и тот столкнется, скажем, со скейдом Эйнара, то сгорят оба!

– Это мне нравится! – оживился Турберн, обожавший всякие новинки в деле уничтожения себе подобных.

– Неплохо, – согласился Йодур.

– Может сработать, – кивнул Хродгейр. – И польза выйдет! А нашим запалим костер на Хортице. Героям там самое место. Тогда собираем ветки, тростник, сухую траву – и поживее!

Уж чего-чего, а травы в степи хватало. Местами сухого бурьяна было столько, что он не давал пробиться молодой поросли.

Травой и сухим тростником забили весь трюм трофейного кнорра, там же нашелся горшок смолы – для починки в пути. Горшок разогрели на костре и хорошенько пролили смолой плавник – выбеленные водой сучья и ветки, которые Днепр выносил на берега с каждым половодьем.