— Тьфу, черт! И то правда… — сказал Тихоня, хотевший обозлиться на брезгливый жест Савелия. — Брезент, Угрюмый!

— Да вот же, под ногами! — Угрюмый ухватился за край небольшой скатки. — Помоги, Бешеный!

Они быстро раскатали брезент, и Савелий сунул под него свою доску.

— Зачем тебе она? — удивился Тихоня.

— Идиоты! — ругнулся Угрюмый, сразу догадавшись. — Все обдумали, а про штыри забыли: прикрыться-то нечем!

— Ништяк, Бешеный! — обрадовался Тихоня и быстро полез под брезент. — Угрюмый, рюкзак сунь мне!

Угрюмый взял бутылку, стоящую в сторонке, и побрызгал из нее вокруг, даже на стенку вагона, по которой они спускались сюда.

— Ты тоже здесь лез? — спросил он Савелия.

— Ну… К чему это? — кивнул он на бутылку, от которой несло едким запахом лака.

— От собачек… — усмехнулся Угрюмый. — Чтоб не облаяли… — Приподняв брезент, он вылил там остатки.

— Мы ж задохнемся здесь через пару часов!

— Через пару часов мы в речке купаться будем! — отозвался весело Тихоня из-под брезента.

Угрюмый приподнял край брезента и кивнул Савелию, который быстро юркнул к Тихоне и устроился под доской: головой к голове.

— Шустрее, Угрюмый, сейчас погрузка начнется! — торопил его Тихоня. Расправив брезент. Угрюмый последовал к ним.

— Ты хотя бы голову спрячь под доску, есть место! — посоветовал Савелий.

— Ничего, и так ништяк: я везучий! — хмыкнул тот и хотел еще что-то добавить, но тут визгливо заскрипел транспортер и вскоре по брезенту что-то застучало. Было такое впечатление, будто тяжелые капли воды ударяли по натянутым бокам барабана, а потом обрушился целый поток.

Такая тяжесть навалилась сверху на доску, что дышать сразу стало трудно. Невозможно было высчитать, сколько продолжалась загрузка: эти минуты показались Савелию часами…

Наконец скрип прекратился. Стало так тихо, что с непривычки даже жутковато, тишина нарушалась лишь тяжелым дыханием трех беглецов. Жутковато было и ощущать над собой полутораметровый слой опилок, как в могиле. Дышать становилось все труднее, от нехватки воздуха стучало в висках. Ко всему добавлялся мерзкий запах лака. Руки, придерживающие доску, немели от напряжения, пот ручьями струился по всему телу.

— Чего они тянут, подлюки! — ругнулся Тихоня. Словно услышав его призыв, состав дернулся, и колеса медленно застучали на стыках рельсов. И в этом перестуке Савелию слышалось: «За-чем-бе-жишь? За-чем-бе-жишь?»

— Главное — вахту проскочить! — сдавленно прошептал он.

— Эт-т-то точно! Кого штырем заденет, язык хоть в жену спрячь, но молчи! Пискнет кто — мочкану! — прошипел сверху Тихоня и тут же зло вскрикнул: — Ты чо доску ворочаешь?

— Под наклоном держи! — бросил Савелий.

— Зачем это?

— Чтоб щуп соскользнул… если попадет…

— Усохни! Вроде подъезжаем… Дернувшись на месте пару раз, состав замер. Снаружи послышались голоса, лай собак…

Едкий лак высушивал горло, выбивал из глаз слезы. Липкий пот медленно стекал по бокам, вызывая нестерпимый зуд. А тут еще от лака запершило в носу, и Савелий с огромным трудом сдерживался, чтобы не чихнуть. Неожиданно громко, как казалось Савелию, кто-то начал стучать в дно вагона. «Зачем они стучат?» — подумал он, но, когда стук стал повторяться примерно через равные промежутки, понял, что этот стук не снаружи, а от стального штыря, которым протыкают сыпучие материалы, вывозимые за пределы зоны. Делается это для проверки, на всякий случай: вдруг кто-то решил сбежать… Представив себе острую сталь, Савелий попытался сжаться, усохнуть, но доска была слишком узка для его тела. Он даже позавидовал Тихоне: того, наверно, и не видно под доской…

Сквозь стук снова раздались голоса, и некоторые слова можно было разобрать: — … скорее заканчи… скоро …минут отхо… Савелий понял, что ждать им осталось недолго: скоро состав тронется. Вдруг он вздрогнул, услышав стук совсем рядом с собой, даже дно под ним чуть колыхнулось… потом второй, третий… Савелию показался или скорее почудился то ли приглушенный стон, то ли громкий вздох, который сразу же оборвался. Он прислушался, но так больше ничего не услышал. Стон донесся вроде со стороны Угрюмого… Может, показалось? Он бы еще долго размышлял, но в этот момент по их доске ударил штырь и почти одновременно Савелия что-то сильно укололо в бок. От неожиданности и боли он едва не вскрикнул.

«Ты что, с ума сошел, Угрюмый?» — хотел было крикнуть Савелий, уверенный, что тот чем-то его ткнул, но тут же опомнился: Угрюмый-то лежал с другой стороны! Значит — штырь?!

Осторожно оторвав руку от доски, которая сразу же прижалась к его лбу, Савелий просунул ее к месту укола: там было мокро, как и по всему телу. Засунуть руку под одежду сейчас не было возможности. Боль не утихала, саднило бок, закусив губу, Савелий поднял руку и снова уперся в доску…

Страшные стуки наконец прекратились, и через минуту-другую послышался визг железных ворот, сопровождаемый ленивым лаем собаки. Нервный толчок передался от тепловоза к каждому вагону, колеса буксанули на месте, и состав начал медленно набирать скорость. Все быстрее и быстрее застучали рельсовые стыки, но в их перестуке Савелию сейчас слышались совсем другие слова: «Про-нес-ло! Про-нес-ло!..»

Томительно тянулись минуты. Савелий начал задыхаться. От нехватки кислорода в глазах вспыхивали разноцветные огоньки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался скрипучий, но веселый голос Тихони:

— Все, кореши, свобода! Так как, Бешеный, не натрухал в штаны? — Он нервно захихикал. Неожиданно послышался сдавленный стон.

— Ты что, Бешеный?

— Со мной все в порядке… почти… Это Угрюмый… — Он попытался протиснуться ближе к Угрюмому, выставляя вперед руку, которая вдруг прикоснулась к чему-то горячему и липкому. Угрюмый вскрикнул и матюгнулся от боли:

— Да чтоб тебя!..

— Кровь?! — догадался Савелий.

— Что с тобой, Угрюмый? Задело, что ли? — встревожился сверху Тихоня.

— Ментяры вонючие! — с тяжелым хрипом ругался тот. — Грудь прошили… Не могу! Задыхаюсь! — закричал он в отчаянии.

— Сейчас! Сейчас помогу тебе: на воздух выберемся! — сказал Савелий и полез к нему.

— Не суетись, Бешеный, рановато еще!.. — жестко проговорил Тихоня. — Тебе придется потерпеть, Угрюмый! Браконьер говорил, километров пятнадцать-двадцать тянутся вышки с прожекторами! Засекут — хана нам всем! Сможешь потерпеть?

— Ты рану-то заткни чем-нибудь, от потери крови ослабнешь! — посоветовал Савелий, жалея в душе этого парня. Только сейчас он до конца понял, какой опасности подвергался: чуть сдвинься доска, и штырь оказался бы не в боку, а в животе. Передернув плечами, Савелий почувствовал озноб: запоздалая реакция на страх. И чего, спрашивается, сунул свою голову? Для чего рисковал? Как для чего? Для того, чтобы отомстить за друга! За его смерть! Афганистан вспомни, Савелий! За кого и за что там рисковал? Дважды шкуру свою портил! Политиканы проклятые! Их бы туда… Душно-то как, Господи! Хотя бы глоточек свежего воздуха… Один только глоточек! В висках стучало молотом, сердце было готово выскочить из груди, словно там ему не хватало места… Когда же наконец можно будет выбраться наверх? Савелий вдруг подумал, что выбраться из-под опилок будет не так-то просто: полтора метра над ними! Тягуче тянулись минуты, накручивая на колеса километры пути… Чтобы как-то отвлечься, Савелий начал в мыслях разрабатывать путь наверх… Стоп! Надо же чем-то лицо обмотать! Майка! Точно, майка! И мягкая, и воздух хорошо пропускает, дышать будет легко, и опилки задержит…