— Чего скулишь? — громко пробурчал сквозь пропотевшую майку Савелий. — Живой я — отдыхаю…

— Ай, молодец, Бешеный! Ай молодец! — обрадовался Тихоня, забыв о том, что чуть ранее договорился с Угрюмым расправиться с Савелием при первой же возможности.

«Жить-то хочется…» — усмехнулся про себя Савелий и с новыми силами начал подгребать под себя опилки… Ему казалось, что ползет уже целую вечность, а конца все не видно. «Да сколько же еще надо мною?» — чертыхнулся он, и тут его рука вынырнула на поверхность, в пустоту. Еще несколько усилий, и на воздухе оказалась голова. Лихорадочно сорвав с головы мокрую от пота майку и широко раскрыв рот, Савелий начал жадно хватать легкими воздух, напоминая огромную рыбину, выброшенную на берег… Отдышавшись, он осмотрелся: в темноте ночи стояла тишина, и только слышался перестук колес да скрип старых вагонов…

— Вылез я! Голос подайте! — громко крикнул он.

— Здесь! Здесь мы! — услышал он глуховатый голос Тихони.

Савелий, преодолевая навалившуюся, усталость, принялся разгребать будто налившимися свинцом руками опилки в том месте, откуда, как ему показалось, раздался голос.

Руки с трудом подчинялись, но сдавленный стон Угрюмого подстегнул Савелия, и он еще энергичнее стал отбрасывать опилки. Наконец наткнулся на что-то живое.

— Я! Я это! — выкрикнул Тихоня, высовывая голову наружу, но тут же закашлялся.

Не догадавшись обмотать лицо, он буквально захлебнулся опилками и теперь с надрывом выкашливал их с кровью.

— Он… он… — в редкие от кашля паузы, захлебываясь от него, выдавливал Тихоня отдельные слова и тыкал пальцем вниз. — Он бли… зко… — разобрал Савелий и решительно продолжил свои раскопки.

Беспрестанно кашляя. Тихоня постепенно выбрался на опилки и согнулся пополам, помогая своим легким.

Неожиданно руки Савелия наткнулись на что-то мягкое, и он обрадовано схватился двумя руками, но это, был рюкзак…

— Угрюмый! Отзовись! Угрюмый! — стал звать Савелий, углубляясь то влево, то вправо. Он понимал, что если тот не отзывается, значит, потерял сознание, а это может окончиться его гибелью. Перекапывать вручную целый вагон опилок — бессмысленная затея, и можно было надеяться только на случайность или на то, что Угрюмый все-таки отзовется.

— Может… за… дох… ся! — прохрипел Тихоня в паузы от кашля.

— Да пошел ты… — покрыл его матом Савелий и еще быстрее стал откидывать опилки в стороны. Он уже начал терять надежду и в бессилии несколько раз стукнул по рыхлым опилкам, как неожиданно кулак его натолкнулся на что-то твердое. Быстро, но осторожно подрыв со всех сторон, Савелий вытащил голову Угрюмого, обмотанную какой-то тряпкой. Суетливо сорвав ее с лица, он замер в испуге: Угрюмый даже не дышал.

— Угрюмый! — крикнул Савелий. Тот не отозвался. — Угрюмый! — снова крикнул он и в отчаянии несколько раз махнул его по лицу, в ответ — ни звука. Тогда он просунул в опилки руки и, обхватив его за плечи, из последних сил начал тащить наверх.

— А-а-а!!! — простонал тот и глубоко вздохнул.

— Умница, дружан! Умница! Дыши глубже, земляк! Дыши! — облегченно выдавил Савелий, а сам откинулся на спину и потерял сознание…

Когда он очнулся и огляделся вокруг, то увидел Тихоню, продолжающего драть горло, правда, чуть реже, рядом лежал Угрюмый и жадно дышал. Каждый вздох его сопровождался клокочущим всхлипом. Неожиданно в уголке его губ Савелий увидел черную струйку и не сразу сообрази, что это кровь…

Пересилив себя, Савелий поднялся на четвереньки и подполз к нему. Распахнув куртку, он разорвал ему на груди рубашку, пропитавшуюся кровью, и обнажил грудь. В свете луны он увидел страшную рану, прямо под правым соском. Покашливая, подполз и Тихоня. Испуганно вскрикнул, увидев рану.

— Снимай свою рубашку! Живее! — бросил ему Савелий.

— Чего раскомандовался? — начал было Тихоня, но снова посмотрел на Угрюмого и безропотно скинул куртку. Сняв рубашку, протянул ее Савелию.

Савелий быстро и умело нарвал из нее широких полос, связал в один бинт, а из куска рукава сделал тампон.

— Помочиться сможешь? — спросил он Угрюмого.

— Нет, я уже там успел… — с хрипом отозвался тот. — А зачем?

— Надо — заметил Савелий и, деловито отвернувшись, помочился на тампон. Затем приложил его к ране и принялся туго бинтовать. — Самое старинное и надежное средство для дезинфекции… Мы еще так в детдоме все порезы лечили. Как на собаках заживало!

Закончив бинтовать, Савелий устало откинулся на борт, прикрыл глаза и тут же провалился в сон…

И приснилось ему что он снова в детском доме… Теплое солнечное лето. Тогда их детский дом впервые выехал в Чернолучье. Новые шефы предоставили на два месяца свой дом отдыха, расположенный на берегу Иртыша. Омские шинники много сделали для детского дома: добавили фондов, организовали сбор одежды, нашли несколько хороших, любящих детей воспитателей. Сменился я директора детского дома. Старый директор не только растаскивал детдомовское имущество, но и приставал к девочкам старших групп — за этим занятием его застала истопница «тетя Тома», простая деревенская женщина. Выпроводив из кабинета плачущую девочку, она «нанесла директору несколько ударов тупым предметом по голове», говоря нормальным языком, обломала об него стул. Директора судили и лишили свободы на семь лет. Обстановка в детском доме резко изменилась: отношение к воспитанникам стало лучше, доброжелательнее и милосерднее…

Приснилось Савелию и то, как его выбрала одна семья для усыновления. В этот солнечный день они плескались в Иртыше…

Трое мальчиков, сверстники Савелия, окружили его и били ладошками по воде, стараясь ослепить своего друга брызгами. Они не давали оду вырваться из кольца.

— Трое на одного?! — весело выкрикивал он, яростно отбиваясь от своих соперников. Вода попадала в глаза, заливала уши, рот, нос… — Ну я вам покажу! — крикнул Савка и неожиданно для «неприятеля» исчез под водой.

Хитрость его заключалась в том, что он не нырял в какую-либо сторону, а просто опустился в воду на месте и, энергично работая руками и ногами, проплыл под водой несколько метров, вынырнув рядом с одним из соперников. Обхватив его за пояс, завалил головой в воду и принялся методично окунать: раз, другой, третий… Наглотавшись, тот стал отплевываться и кашлять, а разгоряченный маленькой победой Савка бросился ко второму и с ним проделал то же самое, что и с первым. Заметив, что двое приятелей повержены и выведены из «боя», третий соперник, самый толстый и неповоротливый, предпочел бежать.

— Сдаюсь, Савка, сдаюсь! — кричал он, пытаясь ускользнуть от цепких рук Савелия, но его неповоротливость, усиленная сопротивлением воды, сослужила ему плохую службу: он был схвачен и опрокинут в воду. На его счастье наглотаться иртьшской воды ему много не пришлось: с берега донесся женский голос: