Никого законно и легитимно представляющего Россию не было и быть не могло. В принципе. Вообще. Поэтому любой желающий мог заявить свои права и если ему никто не смог бы возразить или оспорить его заявление, то так оно бы и было. По традиционной схеме социального договора. Так что Максим делал то, что хотел, потому что мог.

Кто ему мог возразить? После взятия Константинополя – никто. Он окончательно превратился в икону для жителей России. Это с одной стороны. А с другой… так и силы, что могла бы ему бросить вызов, не было. Брусилов пытался удержать под контролем расползающийся Юго-Западный фронт. Ренненкампф с Эссеном были сторонниками Меншикова и не стали бы вступать с ним в клинч. Ну и так далее.

Был, правда, ещё Керенский. Но он не обладал реальной властью даже в пределах Петрограда. Поэтому ему ничего не оставалось, как тем же днём отбить телеграмму в Константинополь, подтвердив все полномочия Меншикова. Ведь он и сам хотел уже заключить мир и демобилизовать столь пугающие его армии, отправив людей по домам.

Но был и ещё один нюанс…

– Рад видеть вас, Андрей Августович, – поприветствовал Меншиков вошедшего в зал адмирала Эбергарда.

– Взаимно, Максим Иванович. Взаимно, – произнёс командующий Черноморским флотом, и они публично, крепко пожали друг другу руку…

Тогда, в Штормграде, Меншиков просил Ренненкампфа именно о том, чтобы Эссен склонил Эбергарда на правильную сторону в нужный момент. И тот не подвёл. Объединив все силы флота Российской Империи в одном лагере.

Этот «двужильный старик», как его называли сослуживцы, с начала войны держался нейтральной позиции во внутренней политической борьбе. Тем более что в 1914 году Верховный Главнокомандующий – Великий князь Николай Николаевич Младший – удерживал некое единство внутри армии. Но после его снятия в 1915 году и начала поляризации армии Андрей Августович был вынужден принять сторону командования Юго-Западной армии.

Ничего удивительного в выборе Эбергарда не было. Он просто встал на сторону победителей, стремясь оградить своих морячков от совершенно излишних проблем. Всё-таки «вес бортового залпа» у сторонников Императора был несопоставимо меньше, чем у их противников. В его представлении всё было просто и понятно. Да, конечно, присяги он не нарушал и против монарха не выступал. Но и не мешал против того действовать. Слишком уж уверенно Николай II шёл ко дну, пытаясь захватить с собой на дно как можно больше людей. И Андрей Августович не видел смысла в этом «открытии кингстонов».

А потом всё поменялось.

Кресло под Керенским затрещало, а Брусилов запутался в своих собственных революционных играх. Весь тот пёстрый балаган, что поначалу казался единым и несокрушимым, не выдержал испытания временем и стал рассыпаться, отчаянно собачась промеж себя. И националисты всех сортов, а ещё всякого рода социалисты, анархисты и прочие городские сумасшедшие. Они сцепились в совершенно бескомпромиссных спорах. Пока спорах. Ведь каждый из них мнил только свою позицию безусловно верной, почитая всех этих «чудиков», «изменников революции» и просто нехороших людей лишь временными попутчиками. На коротком рывке – да – эту беду можно компенсировать обещаниями каждому из них близости «светлого будущего». Но в горизонте даже в квартал – уже нет. Всё пошло вразнос. И Керенский со своими сторонниками тупо потерял контроль над ситуацией.

Тем более что им всем оппонировала смычка Северного фронта и Балтийского флота, на которых удержалась очень крепкая Имперская позиция. Так уж сложилось. Благодаря Меншикову, который приложил к этому огромные усилия… и деньги. Многое из награбленного в походах он вкладывал в обеспечение единства союзных ему «вооружённых людей».

После чудодейственного воскрешения Меншикова Эбергард осознал ошибочность своей оценки и стал осторожно прощупывать пути для манёвра. Но нужен был повод и удобный случай. И он подвернулся. Ведь на Мирной конференции в Константинополе должен был присутствовать Кайзер Германской Империи, что гостил в Штормграде. Вот его-то Андрей Августович и доставил из Севастополя, куда тот доехал в опечатанном вагоне. А вместе с Вильгельмом и супруга нашего героя – Татьяна Николаевна – с обоими сыновьями. Что стало совершенным удивлением для Максима.

– Ты… – тихо произнёс он, не сдержав удивления.

– Я, – так же тихо ответила Татьяна. Одного сына она держала на руке, прижав к себе, а второго, что стоял у ноги, ухватив за маленькую ладошку. – Помешала?

– Это было очень опасно. Дети ещё малы. Им такие морские переходы нежелательны.

– Конечно, – кивнула она, шагнула вперёд и, снизив голос, прошипела. – Тем более что, по слухам, тебе несложно делать в каждом городе новых.

– Как вы доехали? – спросил он, шагнул вперёд и подхватил на руки второго сына. Того, что стоял подле матери.

– Ты не слышишь меня?!

– Я должен оправдываться за любые сплетни, что болтают за моей спиной? Серьёзно?

– Значит, ты внучку султана себе в шлюхи взял просто от любви к искусству?

– В шлюхи? – невозмутимо переспросил Максим. – Если пожелаешь, я лишу её девственности при тебе.

– Что?! – ошалела она, едва не задохнувшись от ярости.

– В наказание за то, что ты веришь всяким глупостям про мужа.

– И скажешь, что эта австрийская шалава – тоже навет?

– Кто? – скривился Максим.

– Эта шлюха, что понесла от тебя!

– Не понимаю, о чём ты.

– Прекрати! Все знают!

– Всё-таки тебя нужно наказать. Вот приму ислам и возьму эту турчанку второй женой. Чтобы тебя позлить, – усмехнулся Максим. Впервые после начала разговора с женой.

– Что ты несёшь?!

– А что несёшь ты?! Бедная девочка оказалась одна в городе, охваченном волнениями. Её бы растерзали. Я просто помог ей покинуть это опасное место.

– И только?

– Во всём остальном нужно винить её супруга. К сожалению, погибшего.

– Как и муженёк нашей служанки… Марты… не так ли? Очень удачное совпадение.

– Что ты от меня хочешь? Чтобы я резал головы всем, кто пожелает про меня всякие пошлости болтать? К чему этот цирк? Да, вон люди отошли и не слушают. Но… не слушают, не значит – не услышат. Зачем ты всё это устроила? Я давал тебе повод усомниться во мне? В моей любви? В крепости нашей семьи?

– Я не могу так… – тихо-тихо прошептала она, совсем приблизившись. Губы её задрожали, а на глазах навернулись слёзы. – Мне страшно там одной сидеть. Я хочу быть рядом.

– Я под пулями хожу. Эта дура, которую ты посчитала моей шлюхой, на меня с кинжалом кидалась. Рядом со мной быть опасно и для тебя, и для детей.

– Не опаснее, чем там… вдалеке… Я сон потеряла. Понимаешь? Всё жду, когда меня придут убивать или брать в заложники, чтобы тебя шантажировать.

– В Штормграде?

– Там всё не так спокойно, как ты думаешь.