Несколькими мгновениями спустя Максим прижал её к себе спиной. Вдохнул аромат волос и самым беззастенчивым образом сжал её очень приятную на ощупь грудь. Эта особа дёрнулась, вырываясь, и что было сил топнула ногой, норовя попасть по носку сапога Меншикова. Промахнулась. И тут же, без раскачки, попыталась укусить его за ладонь, которой он сжимал ей грудь. И, что примечательно, вцепилась, проявив чудеса гибкости. Но ненадолго. Максим чуть надавил на взятую в захват руку и девица, взвыв от боли, прекратила кусаться и как-то обмякла, что ли. Боль не тётка – мало кому приятно.

– Допросить эту проказницу, – толкнув её по направлению к солдатам, произнёс Максим. Девица и тут сориентировалась. Она должна была бы упасть, но не упала. Оглянулась и, потирая освобождённую от захвата руку, зашипела что-то на турецком, сверкая совершенно безумными глазами.

– Эх… если бы не был женат – женился бы. Определённо женился, – добродушно произнёс Меншиков. – Будьте с ней понежнее. Дикая. Товарный вид не надо портить. Вряд ли такая девица от хорошей жизни решилась на самоубийство. Как допросите и всё разузнаете – дайте знать. Хочу пообщаться с ней. И глядите, чтобы руки на себя не наложила. Эта – может.

Солдаты незнакомку подхватили под ручки и уволокли, несмотря на то что она брыкалась и что-то выкрикивала. Дверь закрылась. Максим снова сел на каменную ступеньку древнего храма. Залпом опрокинул в себя остаток вина из бутылки. И откинулся на спину… прямо на камни. Такие твёрдые и едва прохладные.

Впервые за эти два года, что он провёл в этом мире… или времени… он задался вопросом: «Зачем он тут?» В случайное попадание он не верил. Реалист и прагматик. Даже если между мирами и эпохами есть какая-то дверка, то она открывается, очевидно, не алкоголем. Иначе бы всё прошлое России было сплошь завалено алкоголиками из спальных районов Москвы. Аномальная зона? Тогда почему он провалился в прошлое один. Там ведь была такая попойка, что все друг на друге валялись вповалку. Нет. Тоже не сходится дебет с кредитом. Что ещё остаётся? Чей-то промысел или злой умысел? Но чей? И зачем?

Он не мог понять. Ему остро не хватало входных данных. Очень сложно искать в чёрной комнате чёрную кошку, особенно если её там нет. Логика не оставляла выбора: это чья-то проказа. Здравый смысл и весь жизненный опыт утверждал, что такого быть не может. Будучи убеждённой бездуховной скотиной, Максим не верил ни в Бога, ни в чёрта, считая их плодом больной фантазии сельских пастухов. Но больше всего его настораживала та мистика, которая охотно стала его окружать при первой возможности. И та дама… и те вороны. И если даму в поле можно было отнести к индивидуальным галлюцинациям, то воронов видели многие. Более того – эти весёлые пернатые засранцы регулярно наведывались к нему в гости, и он их подкармливал. Что в том походе, что потом. Даже сейчас – по нескольку раз в день перед носом маячат. И это странно до неприличия. Умом-то понимал, что он их банально прикормил и умные птички привязались, но где-то подсознательно рождались совсем иные эмоции и мысли…

– Хрень какая-то… – тихо пробормотал Максим и осёкся. Вновь в помещении был какой-то едва уловимый шорох. Только ещё нежнее и тоньше. Словно ветер гулял.

Он резко поднялся и увидел перед собой ту самую даму в чёрном покрывале, что наблюдал на поле под Флоренцией. Но тогда – вдали, а теперь – на расстоянии вытянутой руки. Руки её утопали в складках ткани. А лицо… его не было видно, и казалось, что эта чёрная, зияющая пустота под капюшоном совершенно бездонна.

Максим вытащил пистолет и просто положил рядом. Почему-то ему показалось, что он абсолютно лишён смысла. Незнакомка не пошевелилась. Казалось, что она статуя, ибо одежда даже не колыхалась. Совсем. Не было слышно ни дыхания, ни сердцебиения, ничего… Просто тишина и какой-то лёгкий холодок. Приятный такой. Освежающий.

– Я всегда боялся оглядываться… С того самого момента в детстве, когда я первый раз не погиб, – тихо проговорил Меншиков. – Там ведь всегда была ты?

Тишина.

Он усмехнулся и пригляделся к ткани… у которой просто не было текстуры. Она была словно застывшая ночь. Ни волокна, ни пылинки. Густая такая ночь, отражающая лишь отблески огоньков свечи.

Максим попытался встать, но ноги его не слушались. Попытался поднять руку и прикоснуться к ткани. Очень хотелось понять, какая она на ощупь. Казалось, что удивительно нежная и приятная.

– Ты пришла за мной? Ты хочешь меня забрать? Да, наверное, так будет правильно. Я слишком сильно меняю естественный ход вещей.

– Я никого не забираю, – прозвучал удивительно приятный женский голос у него в голове, однако определить даже тембр он был не в состоянии. Просто где-то на уровне подсознания он был в безумном восторге от того, что слышит этот голос. И всё. – Я просто прихожу и беру за руку, чтобы никому не было одиноко и страшно в такие моменты.

Собрав всю волю в кулак, он попытался всё же поднять руку и коснуться чёрного балахона. Но смог только лишь пошевелить пальцами. Да и то – чуть.

– Не надо, – вновь прозвучал у него в голове этот приятный голос. – Тебе ещё рано.

– Почему я не вижу твоего лица?

– Тебе ещё рано.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – после долгой паузы спросил Максим.

– Ты? Для меня? – с нескрываемой усмешкой переспросил этот самый приятный голос и звонко так засмеялся. Но недолго. Смех резко оборвался, и незнакомка в балахоне впервые пошевелилась, чуть наклонив голову набок. – Развлеки меня.

– Развлечь? – переспросил наш герой, но ответа уже не услышал, всё вокруг погрузилось во тьму, сквозь которую доносилось: «Максим Иванович! Максим Иванович!»

Он с трудом разлепил глаза и уставился на своих солдат. Тело затекло и онемело настолько, что практически не шевелилось. Было холодно… очень холодно… просто ужасно. Его начал бить озноб.

– Максим Иванович, что с Вами?

– А что с‐с‐о м‐м‐мной? – прошептал он.

– Вы уже часа три тут находились. В тишине. Мы заглянули, а Вы лежите на спине без сознания. И холодный такой, словно умерли. И пульс едва прощупывается.

– Так это был всего лишь сон… – с нескрываемым разочарованием прошептал Меншиков. Так тихо, что думал, будто сам себя и услышит. Но нет, его люди напряглись.

– Что сон?

– А… мелочь… мне приснилось, что я беседовал со смертью…

Все вокруг напряглись, но промолчали, многозначительно переглянувшись. Безумец? Нет. Вряд ли его таким посчитали. Учитывая то, сколько мистики и легенд окружало нашего героя, они поверили в его слова. Тут ведь как? Сначала ты работаешь на репутацию, потом репутация на тебя. И теперь уже всё, что хоть как-то можно трактовать в мистическом ключе, именно так и трактовали.

Тепло потихоньку возвращалось в затёкшее тело, которое стало нещадно колоть. Так, словно он умудрился отлежать себе всё целиком и сразу. Пришлось стиснуть зубы, зажмуриться и терпеть. Отмахиваясь от помощников, которые совсем не уместны в этой ситуации, как и комментаторы.