– Они… они… были в курсе? – прошептала Люба. – Ну… про то, что папа… не… папа…

Настя опустила глаза.

– Мама все рассказала в запале. Потом остыла, объяснила: «Меня вызывали на допрос. Следователь спросил у Ксении, откуда она про Косточкина узнала. А та сообщила, что я ей подсказала, к кому ехать. И это чистая правда. Но Гасконина могла промолчать, соврать: «Не помню, кто-то из приятелей». А она на меня указала. Некрасиво это. Я получила повестку, приехала по вызову, а из кабинета Сергей и Ксения выходят, оба белые. Меня раз пять на беседы таскали, одно и то же спрашивали, их, думаю, тоже, но более мы не сталкивались. Подписку взяли о неразглашении. Серьезно так следователь предупредил: «В случае нарушения вам грозит тюремный срок». Понятно, почему такие меры приняли. Я, когда на допрос ездила, всякий раз известных людей у двери кабинета видела. Актеры, певцы, писатели, диктор телевидения… Жуткий скандал мог разразиться, выплеснись правда наружу. Люба тогда в школу ходила. Об Интернете никто не слышал, его еще не изобрели. Инстаграм не существовал. Телефонов с камерами, да и вообще мобильных не придумали. Людей нехилым сроком за болтовню испугали. Вот почему правда не всплыла. Сейчас бы она в мешке не удержалась.

– Мама, – жалобно произнесла Люба, – ты… ты…

– Конечно, мы все знали, – спокойно ответила Ксения Петровна, – но лучше я по порядку объясню. Да, я жила с Мигелем! Прекрасные годы! Таких мужчин, как Диас, один на сто миллионов. Умен, красив, богат, образован, имел власть. Перед таким редкая женщина устоит, да и то, если у нее муж есть. А я была одинока! Да еще девственница. Вообще без опыта каких-либо отношений. И попала под напор обаяния Мигеля, его заботы, внимания. Цветы корзинами каждый день, особняк, в котором он меня поселил, прислуга. Деньги рекой! Мне даже не требовалось говорить: «Хочу». Диас ловил мой взгляд, брошенный на что-либо, и опля, это что-то через пару часов доставлялось мне домой. Самые интересные балетные партии были мои. Критики от восторга в мой адрес захлебывались. Мигель честно сказал:

– Я женат. Брак не разобью. Но не волнуйся, если жизнь нас в стороны разведет, я обеспечу тебя полностью.

Я с ним не из-за денег жила. Я его полюбила. Страстно. Ребенка хотела. Но Диас после рождения седьмого сына сделал себе операцию, которая исключала зачатие. Детей ему хватало, еще один был не нужен. Очень умный человек, поэтому я не оказалась сейчас в нищете. Мигель часто летал в Москву на своем самолете. Всегда брал меня с собой, предупреждал:

– Котеночек, аккуратно упакуй все мои подарки с камушками, положи в сумочку, увези.

Мигель купил на мое имя дачу, по тем временам роскошную, да и по нынешним не дешевую. В подвале он установил сейф, велел мне туда все прятать. Я смеялась, а он говорил:

– Дурочка! Если я умру, у тебя на границе ваши коммунисты все отнимут! Да еще могут городскую квартиру обыскать.

Кража золотого сервиза – полная чушь! Ее придумали, чтобы в меня комок грязи швырнуть. Симона мне завидовала, ее-то Диас быстро бросил, а со мной не один год жил в любви. И улетела я из Мексики не до смерти Мигеля, а после. Его жена, конечно, мерзавка. А вот сыновья другие, старший Пьетро ко мне приехал со словами:

– Ксения, отец вас любил. Вам надо завтра участвовать в похоронах. Я оставил место в первом ряду среди членов семьи, прямо у гроба!

Я, от слез опухшая, заикнулась:

– Розалия…

Пьетро тут же меня остановил:

– Вместо отца я. Мать Мигеля никогда не любила. Три моих последних брата не от него, а вы обожали папу.

Вот так! И в московский театр меня взяли, потому что Пьетро попросил. И много лет подряд, до сих пор сын Мигеля мне на Новый год, день рождения, Пасху присылает подарки. Дорогие. В маленьких коробочках. Люба, ты украла всего одно самое простое колечко, оно тебе предназначалось. Незадолго до того, как упасть и ногу сломать, у меня началось головокружение. Из-за него я и грохнулась. Я подумала, что совсем постарела. Надо дочери правду рассказать: про квартиры, про то, что я дачу не продавала, она сдается, про драгоценности, которые в банке в ячейке лежат. Но меня увезли в больницу. Самочувствие было – лучше в гроб лечь. И тут ты появилась, наврала мне про онкологию, стала требовать решить квартирный вопрос…

Ксения усмехнулась.

– Деточка! Я долго терпела твое хамство, грубость, понимала, что сама виновата. Следовало тебя воспитывать пожестче. Но мы с папой тебя обожали. А после того, что случилось, после похищения…

Глаза Любы почти выкатились из орбит.

– Что?

– День выкапывания тайн из могилы, – вздохнула Ксения. – Степан, вы позволите? Я коротенечко!

Следующие минут двадцать мы молча слушали рассказ балерины. Я никогда не видела, чтобы человек мгновенно худел на глазах. Щеки Любы ввалились, ее лицо вытянулось.

– Папа из-за меня убил человека? – пролепетала она, когда мать замолчала.

– Он не хотел, был в состоянии аффекта, – поморщилась Ксения, – Сергей не преступник. Спасибо Элине, нам ее брат помог, но и я в долгу не осталась. Подарила ему кооперативную квартиру. Вернее, денег дала.

– Рафаэль отказывался, – быстро уточнила наша бывшая учительница.

– Сопротивлялся, – улыбнулась балерина, – но я подыскала нужные слова. Сережа был прекрасным человеком. Любу обожал без памяти. Помню, как мы с ним вышли из кабинета следователя, когда узнали правду об отцовстве. Идем молча. Сели в машину. Я рот открыла, муж меня обнял: «Слушай внимательно. Любочка наша дочь. Все. Закончено. Более никаких бесед на эту тему. Конец!»

И мы правда никогда не вспоминали Косточкина. После смерти мужа Любовь вконец распоясалась, вот тогда у меня часто в голове мелькало: генетика-то у нее Льва Николаевича. Ох, наверное, он подлым человечишкой был. Ни я, ни Сергей в гадостях, жадности, беспредельном эгоизме не замечены. А уж когда дочь ко мне под видом Сони заявилась…

Ксения тихо засмеялась.

– Люба давно считает меня выжившей из ума старухой. Я себя до сих пор звездой считаю. Рассказываю о толпах поклонников! И все забываю! Какой год, какой день… Дочь так и не поняла, что я талантливая актриса. В балете не только техника нужна, хотя без нее никуда. На одних правильных фуэте звездой не станешь. Необходимы эмоции. Зрители ими питаются. Высоко задранная нога, шпагат – это гимнастика. На сцене важны чувства. Надо стать тем, чью партию исполняешь. Меня всегда хвалили за перевоплощение, мне верили. Сейчас я отвлекусь ненадолго от основной темы. С Элиной мы всю жизнь были рядом, сестры по жизни. Она ко мне в больницу приехала, я ей рассказала, что Люба мне наврала про онкологию, вынудила на нее квартиру переписать. Я решила, что она апартаменты продаст, мне купит конуру. Да я была готова на размен, мне все равно где жить. Раз дочь мной тяготится, пусть живет одна, просто мне больно, обидно.

И все получилось, как я, «маразматичка», и предсказывала. Дочурка меня в однушку запихнула. Элина быстро поменяла свою квартиру, поселилась рядом со мной. И Мариночка сделала то же самое. Фунтова нас немного моложе, но разница в годах не мешает дружбе. Мы все живем в одиночестве по разным причинам, стараемся держаться вместе, крепко дружим. Нога у меня плохо двигалась, болела, да и слабая я после операции стала, долго восстанавливалась. То, что под окнами расположена хорошая клиника реабилитации, оказалось приятным открытием. Девочки за мной ухаживали, обеды варили, за продуктами ходили, водили балерину-калеку на занятия. Люба мне не звонила, не появлялась. У меня давно розовые очки с носа слетели, ничего я от дочери не ждала. Помните, я говорила, что дочь меня маразматичкой считает? Я нарочно таковой прикидывалась. Почему? Элементарная трусость. Я очень любила дочь. Не хотела ее лишиться. Надеялась, что Люба в конце концов повзрослеет, поймет, как мать к ней относится, оценит. Вот вам ситуация. Я прошу ее: «Заинька, купи нам хлеба и сыра. Деньги на столе». Ответ: «Самой сходить лень? Надоело мне тебя обслуживать!» И дальше в том же духе про мою лень, глупость, про то, что ей новую машину не покупаю, а ей «Порше» хочется… Долго ругается, за хлебом не идет. Ну и как отреагировать надо? В первый раз простить, каждый может сорваться. Во второй насторожиться. В третий призадуматься. А в четвертый сурово дочке объяснить: она лентяйка, на шее у матери сидит. И что? Отношения рухнут. Я этого не хотела. Я боялась принимать решение.