Из горла рвался крик, полный отчаяния, досады на себя, на собственную никчемность, на вечный свой пессимизм.

Она совершила невозможное. И у нее почти получилось. Но теперь все кончено. Нужно просто признать поражение.

Звук заставил повернуть голову. Шорох по полу, серая тень. Пара неподвижных черных глаз. Смотрят в упор. От ужаса вмиг вспотели ладони, едва не потеряла контроль над собой. Ручка, ее оружие, ее защита. Забыла. Ручка осталась внизу, на столике.

Крыса шустро засеменила в ее сторону. Ингрид видела усы, торчащие крошечными вениками. Видела хвост – длинный, голый, будто гигантский дождевой червь.

Выдохнула:

– Прочь!

Зверь приник к полу, метнулся под диван, но тотчас выскочил обратно. И не один, с собратом. Принюхивались, приближались. Будто ободряли друг дружку.

– Убирайтесь!

Крысы, похоже, совсем обнаглели. Самая крупная подскочила вплотную, замерла у ладони. Распахнула пасть, показав желтые зубы.

Ингрид закричала.

Пошатнулась.

Стул качнулся, и она полетела вниз.

Обратно поехала электричкой. Сошла в Седертелье, на центральной станции, и зашагала по пешеходной зоне. Солнце жарило в спину. В центре царило оживление. Все скамейки заняты – люди сидели, поснимав пальто и куртки. Некоторые, закрыв глаза, подставляли лицо солнцу, даже приезжие иммигрантки. Как это по-шведски: только солнце пригрело – и все уже разомлели.

Двое смуглых мальчишек лазали по высокому игрушечному паровозу, в который поместился бы и взрослый. Один за что-то зацепился и упал. На несколько мгновений замер изумленно, испуганно.

На губе выступила кровь. Мальчик судорожно вздохнул и зашелся в реве. К ребенку поспешила молодая женщина в узких джинсах, с блестящими волосами. Подхватила сына на руки, поцеловала. Забормотала что-то на чужом языке. Второй малыш бросился к своей матери, забрался к ней на колени.

Послышались звуки флейты. Мальчик тут же прекратил плакать. Группа перуанских музыкантов в пестрых одеяниях устроилась на площади Политики. Роза узнала мелодию. Та самая, что играл в детстве Томас. «El condor pasa»[28]. Невольно вспомнился Рамирес, невычитанная рукопись, в животе заныло. Миновала компанию пьянчужек; оживленно жестикулируя, они обсуждали, кого из них скорее пустят в винный магазин. Навстречу шагал мужчина с собакой на поводке, неуклюжая, толстая дворняга ковыляла, уткнув нос в асфальт. Собака печально глянула на Розу.

Винный магазин открылся не так давно, заняв полуподвал, где прежде размещалась библиотека, а большая, активно функционирующая библиотека перебралась на верхний этаж. Это вызвало едкие комментарии в местной газете. Роза еще не бывала в новом магазине. Повинуясь какому-то импульсу, она свернула с дорожки, пошла к двери. Один из споривших пьянчужек увязался за ней, будто они были знакомы. Редеющие длинные волосы, кожаная жилетка, окутан облаком перегара. Игриво ткнул ее в плечо:

– Эй, слышь, присоветуешь, чего хлобыстнуть поприятней?

– Я?

– Ну ты, ты.

– Спросите лучше продавцов.

– А… Толку от них. Ты сама чего предпочитаешь? Винишко, да? Красненькое! Игристые леваки! Маоисты красные… Йохо-хо!

К ним подошел сотрудник магазина. Шансы пьянчужки на покупку явно упали.

– Вот это! – Роза схватила «Кампо де Люз» за сорок восемь крон. – Возьмите, хорошее вино.

К ее удивлению, пьянчужка взял бутылку и побрел к кассе.

Летом они с Титусом частенько выпивали по бокалу кампари со льдом. С тех пор она не пробовала его. Нахлынуло желание ощутить на языке сладковатую терпкость вина. Расплатилась и опустила бутылку в сумку.

Затем зашла в «Олене», купила там ковер. Белый с голубым и, пожалуй, довольно длинный, но не слишком тяжелый. Перекинула через плечо. Глупая песенка про улитку снова звучала в ушах. На какое-то время перуанские флейты вытеснили ее, но сейчас мелодия снова набирала силу, подбадривала, заставляя шагать ей в такт. Как марш.

Та-да-дам, та-дам, та-дам, таа. Та-да-дам, та-та. Та-да-дам, та-та.

Заметила, что на нее смотрят. И ладно.

«Засяду за Рамиреса, – подумала она. – Вернусь домой и сразу засяду за корректуру. Если нужно, просижу всю ночь. Не позволю Оскару Свендсену взять верх. Никогда».

Интересно, пытался ли он перезвонить? Мобильный телефон лежал в кармане. С трудом выудила, набрала пин-код.

Никаких сообщений.

И прекрасно.

С удивлением ощутила желание курить. Не курила уже бог знает сколько, пятнадцать лет. Титус дымил, дымил. Не в доме, разумеется. В их квартире она не уловила и намека на запах табака. А может, бросил давно. Что она о нем знает? Ничего, да и ладно.

– Нет! – вслух произнесла она. – Ни его жизнь, ни он сам меня не волнуют.

За площадью свернула, купила в киоске пачку сигарет «Принц». Почти пятьдесят крон. Солидно. Желание покупать пропало, как только она услышала цену, но отступать было стыдно. Курение убивает, написано на пачке. Ох уж эти двойные стандарты!

Когда свернула с пешеходной дорожки под мост, зазвонил телефон.

– Простите, Роза Брун? – спросила женщина.

Голос незнакомый, угадывался южный говор. Как у Ингрид.

– Да, – коротко бросила она.

– Меня зовут Мария. Вы, вероятно, удивлены, что я звоню… Я сестра Ингрид. Ну, вы знаете, Ингрид Андерссон, жена Титуса.

– Слушаю.

– В общем… я не уверена, но… похоже, Ингрид пропала.

– Да, я уже слышала.

– В общем… кажется, вы последней ее видели. Она поехала к вам в понедельник, а потом…

– Я уже рассказала все, что мне известно. – Она сама услышала, сколь недружелюбно это прозвучало. Сделав над собой усилие, попыталась сгладить тон: – Сегодня я навещала Титуса в больнице, только что оттуда. Там рассказала все, что знаю.

– А что произошло?

Роза перекинула коврик на другое плечо.

– Она сказала мне, что хочет уехать. Что подумывает об этом.

– Вот как? Совсем не похоже на мою сестру.

– Вам видней.

– Прямо так и сказала?

– Да.

– А куда? Упоминала, куда собралась?

– Нет.

– Вы извините, что я так внезапно звоню… но я ужасно волнуюсь. Ингрид никогда так не поступала. Мы ведь с ней все-все друг дружке рассказываем. Я все знаю о ней. А она – обо мне. Мы очень близки… У вас есть сестра?

– Нет.

– Понятно… Господи, я боюсь… – Голос сбился.