бегут от своих могил как можно дальше, никто не любит находиться рядом с напоминанием, что до смерти была другая жизнь. Пусть я и нахожусь рядом со своей могилой, ну и пусть, я, как сказал бы Ин – исключение, которое подтверждает правило. Поэтому всем живым хочу дать совет. Если вы хотите почувствовать присутствие своего усопшего близкого, то могила, где он похоронен – последнее место, где его можно почувствовать.

На свой страх и риск я вселяюсь в тело Сэнди. Радуюсь – Ина здесь нет. Радуюсь еще сильнее, когда узнаю, что идею навестить покойного мужа подсказал всегда горячий в ее светлой душе храм. На руках у Сэнди Гейси. Только увидев его, я понимаю, что скучал по этому пушистому засранцу. Он исхудал. Миссис Блюгрэйвс не морила его голодом, в этом я уверен даже без вторжения в ее сознание. Скорее всего, вес Гейси исчез в карманах тоски – тоски по Сэнди, конечно, не по мне. Я всегда думал, что Гейси мысленно называет меня бесшерстным засранцем.

Интересно, а я могу узнать, что обо мне думает кот? Этот вопрос взбадривает меня – я успел забыть, что существует безобидное любопытство. Я проникаю в голову Гейси, и…

Ничего.

Я ничего не понимаю.

Я двигаюсь по извилинам, как какой-нибудь нейрон, двигаюсь не образно, а вполне себе физиологически. Видимо, мертвые люди способны воспринимать только человеческие мысли, и никакие другие. Это лишний раз подтверждает ограниченность нашей человеческой натуры. Так что Кин и другие покойники, называющие себя "нелюдьми", могут утереться – или могут как и раньше продолжать жить в самообмане.

Я возвращаюсь обратно в голову Сэнди. Смотрю ее глазами на Гейси – очевидно, что пушистый засранец ничего не почувствовал. Теплый храм моей Сэнди переполнен грустным волнением, поэтому я решаю взять ее сознание под свой контроль. На долю секунду грустное волнение моей Сэнди расширяется раз в двадцать, затем обратно сжимается, сжимается и рискует превратиться во что-то наподобие родимого пятна, то есть в то, что тебе не нужно, но что всегда будет с тобой. Не бывать этому, решаю я, и вселяю в теплый храм свои собственные, полные пустых надежд, мысли. Я уверяю Сэнди, что я, Олег Ривник, всегда буду внутри. Заверяю, что одно мое присутствие сможет исцелить все ее душевные раны. Заставляю свою девочку верить в то, что пока ее муж находится в самом горячем участке ее души, она не имеет права грустить. Вкладываю в ее рот мысли, которые в виде шепота слетают с ее губ:

– Я должна радоваться жизни, пока она есть у меня. Любое горе бессмысленно и пагубно. Я не хочу горевать только потому, что люди научили меня этому чувству, захотели, чтобы я была несчастна так же, как они. Это моя жизнь, и ни одно существо, даже всемогущее, не заставит меня грустить. Смысл жизни есть, и он кроется в радости, и я буду смеяться в лицо тем, кто сочтет отсутствие во мне горя неуважением к чему-то общепринятому. Любое, даже самое сильное горе не достойно уважения…

Я покидаю голову Сэнди, чтобы попасть в нее вновь, уже без способности управлять ее сознанием. Я безумно счастлив, что произнесенные шепотом слова звучат в ее голове, что моя девочка считает их собственным творением и что она всецело поддерживает свое – на самом деле, мое, но это не важно, это ее желание надменно относиться к любому проявлению уныния, даже самому естественному. Только что сформированное убеждение в голове Сэнди получает название – "религия собственной радости" – и я бесконечно рад, я знаю, что мои идеи проживут в классно думающей голове моей девочки долгую, достойную и полную творческих дополнений жизнь.

Вдруг я вижу глазами Сэнди то, чего не хотел бы видеть так сразу. Моя позитивно настроенная Сэнди покидает кладбище, а я выхожу из ее головы и спускаюсь под землю, ныряю в свою могилу. С огорчением понимаю, что не зря мое внимание привлекли неровные комки земли близ креста – ни мешков с деньгами, ни чемодана в моей могиле нет. Я всплываю на поверхность и на манер ангела-хранителя лечу вслед за Сэнди, навстречу ее новой, лишенной лишений, жизни…

Так, стоп.

Где деньги? Кому пришло в голову, что именно в моей среднестатистической могиле спрятаны огромные деньги?

Конечно, первый на подозрении это Ин. Мертвый брат Таи находит меня везде, где бы я ни был – до сих пор не могу поверить, что все то безобразие, что стоило мне жизни, является делом рук маленького мальчика. Я думаю об Ине и переношусь в пустыню. Я не думал, что все так будет просто. Сквозь меня проходит верблюд, я же в это время ломаю голову над тем, как Ину удается скрыть свое местоположение и при этом все время находить мое. Неужели он просто представляет себе, что никто из покойников не сможет найти его, даже если о нем подумает? Как по мне, чересчур наивно, но думаю, будет глупо не воспользоваться таким простым решением. Я представляю себе, что Ин и любые его проявления не смогут найти меня, даже если обо мне подумают. Затем решаю подумать о чемодане и мешках, в надежде к ним перенестись. Я никуда не переношусь, сквозь меня проходит еще один верблюд. Сквозь всполохи песка я всматриваюсь вдаль и вижу караван из как минимум десяти верблюдов. Я отхожу в сторону. Не хочу, чтобы сквозь меня ходили. Конечно, я ничего не почувствую, но как сказал бы Кин, я пока не разучился по-человечески мыслить.

Хм. Кин. Я ни в чем его не подозреваю, но пообщаться с ним, считаю, было бы неплохо. Вдруг он в своем "нечеловеческом" мышлении достиг таких высот, что ему не составляет труда сказать, чем в данный момент занимается каждый из семи миллиарда так называемых "живых".

Я переношусь в Японию. Может, это не Япония, но благодаря Сэнди я знаю, как выглядит сакура, так вот, здесь полно ее деревьев. Цвет этой сакуры имеет розовый оттенок, ее называют сидарезакурой, но разве сейчас это имеет значение?

…

Имеет, если ты просто хочешь радоваться жизни. Я научил этому Сэнди, а себя научить не могу, поэтому банально ищу глазами Кина и нахожу его висящим вниз головой, в метрах девяти над землей, причем висящим сквозь дерево.

Я переношусь к нему и спрашиваю:

– Извини, но я хочу задать тебе вопрос…

– Неужели ты догадался? – В голосе Кина неподдельная заинтересованность, однако висит он неподвижно – у меня создается впечатление, что