Первым нарушил молчание Илас:

– Пора остановиться на ночлег.

Эрден молчаливо кивнул, соглашаясь. От Вассы с Лешем возражений не последовало. Но прошло не меньше полутора свечей, прежде чем было выбрано место, устроившее обоих мужчин (лицедейка и малец благоразумно не вмешивались в дело, о коем хоть и имели познания, но не столь обширные, как у этих двоих). Не полянка. Скорее, прогалина в густом пихтарнике недалеко от дороги, скрытая пологом пушистых вечнозеленых ветвей. Разведи здесь костерок – с дороги не увидят, а дым по такой погоде, когда по небу плывут беременные и разродившиеся тучи вперемешку, теряется во мгле. Да и разлапистая пихта, раскинувшая ветви шатром, – надежное убежище от непогоды.

Эрден отвел коней к соседнему дереву и стреножил, расседлав и заботливо укрыв спины дерюгами от снега и кусачего ветра. Илас ловко затеплил костерок. Леш, загодя отправленный за хворостом, принес целую охапку, которой хватило не только на розжиг, но и на прокорм жадного пламени. Вассе же мужчины, хитро переглядываясь, торжественно вручили котелок.

Причину их настроя девушка поняла не сразу, а только дав знатный круг около стоянки. Ни родника, ни ручейка, да даже захудалой калаужины, окромя грязевых луж тракта, поблизости не было. Снег, поваливший уже не крупой, а хлопьями, напоминавшими ошметки простокваши, навел лицедейку на мысль.

Когда Васса вернулась к костру с котелком, полным снега (его она стряхнула с пышных ветвей ели и пихты), мужчины были слегка разочарованы.

– Специально, да?

– Зато теперь я знаю, что моя жена хозяйственная и находчивая, – не моргнув глазом, выдал комплимент Эрден в чисто мужской манере. За что чуть не получил потяжелевшим котелком по макушке. Вассу сдержала лишь мысль: проведи она сей маневр, и снег придется собирать по новой.

– А вообще, именно этот отрезок восточного пути называют пустынным, – продолжил дознаватель как ни в чем не бывало. – Не потому, что здесь сухо, нет, вода есть, но под слоем белого мха, а ручьев, ключей, бочагов тут нет. Примерно трое суток пути так. Хотя, как ты видишь, деревьям влаги хватает.

– Ты тоже об этом знал? – Обличительный перст Вассы уперся в грудь Иласу.

Самодовольная ухмылка, призванная показать превосходство интеллекта над глупым противником, была красноречивее всяких слов. Леш, наблюдавший картину со стороны, плотнее закутался в плащ. Он бы, может, из чувства мужской солидарности тоже посмеялся над бестолковой девкой (хотя о том, что открытой воды на этом участке тракта нет, так же, как Васса, не знал, ну да это мелочи), но его знобило, и было не до зубоскальства. Лицедейка молча (гневное пыхтение на манер ежа не в счет) повесила котелок. Эрден, потянувшись, как рысь перед прыжком, сел на брошенное на землю седло.

– Знаю, о чем сейчас думаешь: «Вот и спасай их после этого…» – Дознаватель попытался завязать разговор.

– Нет, я сейчас думаю, кашу делать с цианистым калием или без? – проворчала Васса. Первый порыв гнева прошел, но поворчать еще для острастки все же следовало. – А вот насчет спасать… Все равно вызволила бы вас, хотя бы для того, чтобы самолично придушить.

Фырчанье Иласа, призванное заменить фразу: «Придушить? Ну-ну, попробуй…» – было расценено как полноценная реплика воинственно повернувшейся к мужчине Вассой. В руке у девушки дымилась ложка, и вид лицедейка имела весьма решительный.

Эрден, заразившийся ехидством не иначе как от блондина, прокомментировал:

– Илас, скажу тебе как женатый человек: не перечь женщине, стоящей у плиты. Горячая сковородка в ее руках – страшное оружие.

– Это когда же ты успел познать все прелести семейного быта? – ввернул поддевку блондин.

Эрден расплылся в мечтательной улыбке:

– У нас для этого с Вассой было целых три недели…

Испортила все лицедейка, припечатав:

– Которые твоя жена провела в монастыре! Простив-таки тебе кредит по супружескому долгу.

Илас, не удержавшись, захохотал.

– Один-один, дознаватель. Счет равный.

На эту реплику девушка сделала охотничью стойку, но оба мужчины отвели взгляд и как воды в рот набрали.

После того как ужин был приготовлен и все поели (Леш, скорее, размазывал кашу по миске), решено было держать не военный, но все же совет.

Первым озвучил общую мысль Илас:

– Что будем делать?

У Вассы в голове вертелся ответ, но цензурным в нем были одни запятые.

Вообще, ругаться лицедейку учил дедушка… лет в тринадцать. Как-то раз после обеда, когда послеполуденное летнее солнце дарило теплую ленивую негу счастливчикам, оказавшимся в тени, и нещадно варило тех, кому оной не досталось, старик Хайроллер спросил внучку: «А ты ругаться-то умеешь?» Плетеное кресло мерно раскачивалось, убаюкивая вкусный обед в желудке, и дед пребывал в умиротворенном настроении, сидя на открытой задней веранде дома. Ответ Вассы: «Наверное», – его озадачил. «Так не бывает: или да, или нет, – вынес тогда он свой вердикт и продолжил: – Вот упадет на ногу тебе молоток. Что скажешь?» Вассария задумалась и выдала: «Мракобес, наверное». Дед опечаленно покачал головой. Девушка решила уточнить: «Что, плохо? Так нельзя говорить?»

Старик долго пыхтел трубкой, прежде чем дать ответ. «Плохо, очень плохо. Как для воспитанной фьеррины, так и для каталы. Потому как фьеррина даже таких слов знать не должна – она же бла-агородна-а-ая», – вывел с презрением, протяжно, словно руладу, дед. – «А вот та, что выросла в подворотне, не мракобеса вспомнит, а минимум Кереметя или нахлест какой покрепче, аж заслушаешься. Поэтому с этого дня буду учить тебя ругаться. Правильно и качественно». Обещание дед исполнил. С того дня у Вассы завелся словарик – узкий и длинный, такие обычно для изучающих иностранный язык школяров продают по две медьки за штуку: слова в столбик с одной стороны страницы, с другой – их перевод. Только вот если бы учитель заграничных словес заглянул в книжечку девушки – очень бы удивился, ибо матерные выражения, идиомы и ругательства Вассария записывала старательно, заучивала, а потом сдавала экзамен деду. Причем старик требовал, чтобы знать она их знала, но в повседневной жизни применять не смела – как-никак он растил благовоспитанную фьерриночку.

Сейчас Вассарию прям-таки подмывало нарушить дедов наказ и озвучить свою версию видения событий. Меж тем Илас, прочертив на снегу, еще пугливом, тонком, только начавшем прикрывать землю, линию сапогом, продолжил:

– Ну с тобой-то, дознаватель, понятно – письма, украденные Вассой, в зубы и в столицу – припереть к стенке всерадетеля за покушения…

Договорить ему Эрден не дал:

– А ты за меня не решай! Не без моего участия вся эта каша заварилась, значит, и расхлебываться тоже не без моего будет. А про всерадетеля – ну предъявишь обвинения, сошлют его, камауру с головы снимут, но через пару лет его преемник развернется и начнется то же самое. Вы, может, главного не поняли: покушения на моего отца – только макушка пихты. – Дознаватель указал пальцем на уличенное в пособничестве всерадетелю вечнозеленое дерево, выросшее на противоположном краю поляны. – Чтобы не путался под ногами. А главное – подмять под себя всех, имеющих толику магической силы, сделать, если хотите, невидимую армию. Не заметили: в последние годы резко возросло число «ведьм» и «колдунов» среди народа. И обвинять стали просто в волшбе, не разбирая, мор наведен или рана залечена.