— Признаюсь, мне интересно, каково это — принадлежать к такой группе. Что это для вас значит?

Девушки молча таращились на нее.

— В психотерапии группа часто ассоциируется с семьей: в ней так же выделяются «братья» и «сестры», «матери» и «отцы», «тети» и «дяди». Вы друг для друга тоже что-то вроде семьи? Можно сказать, вы потеряли двух сестер.

Ответа снова не последовало, и Мариана осторожно осведомилась:

— Наверное, профессор Фоска в вашей группе — «отец»? — Воцарилась мучительно-неприятная тишина. Мариана не отступала. — Он хороший отец?

У Наташи вырвался раздраженный вздох.

— Какая чушь! — воскликнула она с сильным русским акцентом. — Как будто мы не понимаем, чего вы добиваетесь!

— И чего же я добиваюсь?

— Вы пытаетесь развести нас, чтобы мы сдуру сболтнули о профессоре какую-нибудь гадость. Хотите поймать его в ловушку!

— Почему вы решили, что я хочу его поймать?

Наташа лишь возмущенно фыркнула, и Карла пояснила за нее:

— Слушайте, Мариана, мы в курсе, в чем вы подозреваете профессора. Но он не имеет к убийствам никакого отношения.

— Вот именно! — с жаром подхватила Наташа. Судя по тону, этот разговор вызвал у нее бурю негодования. — Когда убивали Тару и Веронику, он был с нами!

— Я вижу, вы очень сердитесь, Наташа.

— Хорошо, что вы заметили… — Девушка усмехнулась. — Да, сержусь! На вас.

Мариана кивнула.

— На меня легко сердиться. Я ведь не представляю никакой опасности. Должно быть, гораздо труднее злиться на вашего «отца» за то, что он допустил гибель двух дочерей.

— О господи, он-то тут при чем? — не выдержала молчавшая до этого момента Лиллиан.

— А кто же тогда виноват в смерти Тары и Вероники?

— Они сами, — спокойно откликнулась Лиллиан.

Мариана опешила.

— Что? Как это?

— Они должны были проявить больше осмотрительности. Тара и Вероника — просто дуры. Обе.

— Точно, — подтвердила Дия.

Карла и Наташа согласно кивнули.

Мариана уставилась на них, лишившись дара речи.

Конечно, найти виноватого проще, чем осознать собственное горе и оплакать потерю. Но сейчас Мариана, всегда чутко улавливавшая чужие эмоции, вдруг поняла, что Девы вообще не чувствуют ни горечи, ни скорби, ни угрызений совести. Только презрение и пренебрежение. Похоже, единственным человеком в колледже, кто горевал по Веронике и Таре, была Зои.

Странно. Обычно при угрозе извне члены подобных коллективов сплачиваются, смыкают ряды. Мариане вспомнились ее сеансы психотерапии в Лондоне, с Генри и остальными. Между этими двумя группами было что-то общее… Присутствие Генри всегда разъединяло и ссорило пациентов, мешало нормальной работе в группе.

Может, и здесь происходит нечто подобное? В таком случае угроза для членов коллектива шла не извне, а изнутри…

В этот момент раздался стук. Дверь отворилась, и в комнату вошел профессор Фоска.

— Можно к вам присоединиться? — улыбнулся он.

— Простите, что опоздал, — добавил Фоска. — Дела задержали.

Мариана нахмурилась.

— Боюсь, мы уже начали.

— Но мне ведь все равно можно войти?

— Решать не мне, а всей группе. Кто за то, чтобы впустить профессора Фоску?

Не успела она договорить, как все девушки дружно вскинули руки.

— А вы за меня не проголосовали, Мариана, — с улыбкой заметил Фоска.

— Не проголосовала, — подтвердила она. — И оказалась в абсолютном меньшинстве.

С приходом Фоски атмосфера поменялась. Студентки явно напряглись. Перед тем, как занять один из свободных стульев, профессор коротко переглянулся с Карлой.

— Продолжайте, — усевшись, попросил он.

Немного поразмыслив, Мариана решила зайти с другой стороны.

— Профессор, вы преподаете девушкам древнегреческую трагедию? — невинно поинтересовалась она.

— Да.

— Вы уже проходили «Ифигению в Авлиде»? Историю Ифигении и Агамемнона?

Мариана пристально следила за реакцией Фоски. Упоминание трагедии никак на него не подействовало. Он невозмутимо кивнул.

— Конечно. Как вам уже известно, Еврипид — мой любимый автор.

— Да-да, вы говорили. Ифигения, на мой взгляд, весьма любопытный персонаж. Мне хотелось бы знать, что о ней думают ваши студентки.

— В каком смысле — любопытный персонаж?

— Ну… — Мариана помедлила, пытаясь подобрать нужные слова. — Наверное, меня удивляют ее безропотность и покорность.

— Покорность?

— Ифигения совсем не борется за жизнь. Ее не тащат на алтарь насильно, не принуждают туда идти. Она сама, добровольно, подчиняется решению отца.

— Интересная мысль! — Фоска обвел глазами студенток. — Кто-нибудь желает ответить Мариане?.. Карла?

Блондинка, явно польщенная тем, что профессор выбрал именно ее, снисходительно посмотрела на Мариану.

— В том, как Ифигения пошла на смерть, и есть весь смысл трагедии.

— Поясните?

— Ифигения заслуживает всеобщее уважение именно тем, что добровольно согласилась стать жертвой, — словно втолковывая ребенку, продолжила Карла и оглянулась на Фоску. Тот одобрительно улыбнулся.

Мариана покачала головой.

— Извините, не верю.

— Не верите? Почему? — Фоска явно был заинтригован.

Мариана оглядела сидящих перед ней Дев.

— По-моему, лучше спросить об этом саму Ифигению. Предлагаю пригласить ее на наш сеанс. Пусть займет один из свободных стульев. Согласны?

Девы обменялись презрительными взглядами.

— Какой бред, — выразила всеобщее мнение Наташа.

— Почему? Ей ведь было примерно столько же лет, сколько и вам. Может, чуть меньше. Шестнадцать? Семнадцать? Она была храбрым, самоотверженным человеком. Только подумайте, как бы сложилась ее жизнь, если б Ифигения воспротивилась воле отца, чего эта девушка достигла бы. Что бы мы ей посоветовали, если б она была сейчас здесь, среди нас?

— Ничего, — равнодушно отозвалась Дия. — А что тут можно посоветовать?

— И вы не предостерегли бы Ифигению насчет ее отца-психопата? Не попытались бы ее спасти?

— Спасти? — Дия презрительно поморщилась. — От чего? От судьбы? В трагедиях так не бывает.

— В любом случае Агамемнон тут ни при чем, — добавила Карла. — Не он хотел смерти Ифигении, а Артемида. То была воля богов.