– С чем тебя и поздравляю, фермер Джайлс[10], – парировала Сюзанна, не найдя более остроумного ответа.

В разговоре возникла мучительная пауза.

– А знаешь что? – наконец произнес Нил. – Если уж быть до конца откровенным, то, по-моему, твоя затея с магазином вовсе не идет нам на пользу. Я, конечно, рад, что магазин доставляет тебе удовольствие, да и вообще не стану ничего говорить, поскольку знаю, как много он для тебя значит, но в последнее время у меня возникают нехорошие предчувствия. Боюсь, вся эта история может плохо для нас закончиться. – Нил взъерошил волосы и посмотрел Сюзанне прямо в глаза. – И самое смешное, я уже начинаю сомневаться, а в магазине ли, собственно, дело.

Сюзанна выдержала взгляд мужа, который смотрел на нее, казалось, целую вечность. А затем, протиснувшись мимо него, пробежала по узкому коридору в спальню, где включила фен на полную мощность и долго сушила волосы, крепко зажмурившись, чтобы сдержать слезы.

Дуглас нашел Виви на кухне. Виви совершенно забыла, что обещала испечь парочку тортов для субботней ярмарки в Женском институте, в результате чего ей, как это ни жаль, пришлось расстаться с сонным уютом мягкого дивана и телевизора напротив. Тем более что планы на утро, имеющие отношение к Розмари, не оставляли ей другого времени для стряпни.

– Ты вся в муке.

Дуглас только что вернулся из бара, куда ходил пропустить стаканчик с одним из местных оптовых торговцев зерном. Он наклонился поцеловать жену в щеку, и на Виви пахнуло запахом пива и трубочного табака.

– Да. По-моему, мука мне просто мстит. Так как понимает, что я терпеть не могу печь. – Виви ножом разровняла смесь в форме для выпекания.

– Ума не приложу, почему бы не купить кондитерские изделия в супермаркете. Куда меньше возни.

– Дамы в возрасте предпочитают домашнее. И если я принесу готовую выпечку, то мне потом перемоют все кости… – Она махнула рукой на микроволновку. – Твой ужин здесь. Я не знала, когда ты вернешься.

– Прости. Надо было позвонить. Если честно, то я совсем не хочу есть. Сыт по горло чипсами, арахисом и прочей ерундой. – Дуглас достал из верхнего шкафчика стакан, тяжело опустился на стул и налил себе виски. – Но думаю, Бен точно не откажется от добавки.

– Он уехал в город.

– В Ипсуич?

– Полагаю, в Бери. Взял мою машину. Нет, ему определенно скоро понадобится новая.

– Ну, он наверняка надеется, что рано или поздно я отдам ему свой «рейнджровер».

Из коридора донеслось злобное шипение. Это терьер в очередной раз попробовал напасть на старую кошку Розмари. Они услышали, как он, обиженно царапая когтями каменный пол, убегает в другую комнату. На кухне снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем венских часов, преподнесенных ее родителями им на свадьбу, – один из немногочисленных свадебных подарков, поскольку свадьба отнюдь не была пышной.

– Кстати, я видела сегодня Сюзанну, – продолжая ровнять смесь для торта, заметила Виви. – Держалась холодно. Но магазин очень красивый.

– Я знаю.

– Что? – вскинула голову Виви.

Дуглас сделал большой глоток виски:

– Совсем забыл тебе сказать. Я заходил к ней на прошлой неделе.

Виви собиралась было поставить форму в духовку, но остановилась на полдороге:

– Она мне не говорила.

– Да. Кажется, во вторник… Я подумал, что наша дурацкая ссора слишком затянулась.

Дуглас держал стакан обеими руками. Руки у него были обветренными, с красными костяшками, хотя погода стояла на редкость теплая.

Виви повернулась к плите, сунула форму в духовку и осторожно закрыла дверцу.

– Так ты с ней помирился? – Виви изо всех сил старалась не показывать своего недовольства, однако в душе буквально кипела от ярости, что ее в очередной раз отодвинули на задний план.

Конечно, это было чистой воды ребячество, но она не знала, что именно задело ее сильнее: то, что, невзирая на ее отчаянные попытки навести мосты, ни отец, ни дочь даже не потрудились поставить Виви в известность, или то, что Дуглас посетил магазин раньше ее.

– Дуглас?

Муж упрямо молчал, и Виви, еще больше разозлившись, задалась вопросом, как долго Дуглас смотрел на тот портрет.

– Нет, – наконец сказал он. – Не совсем.

Он протяжно вздохнул – печальный, унылый звук – и поднял на нее усталые глаза. Виви знала: в глубине души муж ждет, что она сейчас обнимет его, успокоит, заверит, что дочь рано или поздно одумается. Что он поступил правильно. И вообще, все будет хорошо. Но впервые за их совместную жизнь Виви решительно не хотела этого делать.

За всю жизнь я, кажется, ни разу не видел отца с ненапомаженными волосами. И так и не узнал, какого цвета у него волосы: они были похожи на скользкую черную раковину, разделенную на узкие бороздки черепаховым гребнем, хранившимся в заднем кармане. Отец был флорентийцем, как говаривала бабушка, словно это могло объяснить его чрезмерное тщеславие. И опять же, моя мать совсем не походила на типичную итальянскую маму, по крайней мере в представлении англичан. Она была очень стройной, очень красивой, даже на склоне лет. Что хорошо видно на этой фотографии: они, точно два киноактера, слишком шикарные для нашей деревушки. За всю свою жизнь она, похоже, ни разу не приготовила обеда.

Мне было шесть лет, когда меня впервые оставили с бабушкой. Родители трудились в городе, в месте, неподходящем для ребенка, как мне постоянно твердили. Они брались за самую различную работу, в основном связанную с развлекательным бизнесом, но серьезных денег не зарабатывали, по крайней мере таких, что были необходимы для поддержания их внешнего вида. Они посылали домой конверты с лирами на мое содержание – этого не хватало даже на корм для кур, пренебрежительно говорил дедушка. Дедушка сам выращивал практически все продукты для стола – единственный способ, шлепая меня по спине, говорил он, вырастить отличного парня.

Каждые полгода они приезжали проведать меня. Поначалу я прятался за бабушкиной юбкой, так как едва их узнавал, и мой отец цокал языком и строил мне рожи у бабушки за спиной. Мама сюсюкала со мной и отчитывала бабушку за то, что одевает меня, как крестьянина, а я прижимался к материнской груди, вдыхая аромат духов и гадая про себя, как эти экзотические существа смогли произвести на свет такое безобразное животное, как я. Ведь отец именно так обзывал меня за толстый живот и двойной подбородок, а мама бранила его с улыбкой, адресованной вовсе не мне. И иногда я и сам не мог разобрать, люблю я их или ненавижу. Я точно знал лишь одно: мне не суждено оправдать их ожиданий и, возможно, это из-за меня они стараются держаться подальше от дома.