Однажды солнечным июльским днем Ифемелу решила, что бросит изображать американский акцент, — и в тот же день она познакомилась с Блейном. Акцент был убедительный. Она довела его до совершенства, пристально наблюдая за друзьями и телеведущими: это размазанное «т», сливочный накат «р», фразы, начинавшиеся с «так что», скользящий ответ «вот как?» — но акцент у нее потрескивал от сознательности действия, то был жест воли. Нужно было усилие — изгибать губу, подвертывать язык. Если паниковала, или боялась, или отшатывалась от огня — забывала, как производить все эти американские звуки. И потому решила прекратить — тем летним днем, в выходные годовщины рождения Дике. Ее решение подкрепил звонок телефонного агента. Она была у себя в квартире на Спринг-Гарден-стрит — в первом по-настоящему своем доме в Америке, только ей одной принадлежащем: студия с неисправным краном и шумным обогревателем. За недели после переезда она ощутила себя легкой в шаге, облеченной благополучием, поскольку открывала холодильник и знала, что все в нем — ее, мыла ванну, зная, что не извлечет из слива неприятно чужие соседские волосы.

— Официально в двух кварталах от реального раёна. — Так выразился управдом Джамал, сообщая ей, чтоб не удивлялась выстрелам; она ежевечерне открывала окно, напрягая слух, но доносились до нее лишь звуки зрелого лета, музыка из проезжавших машин, оживленный смех игравших детей и окрики их матерей.

В то июльское утро ее уже ждала упакованная сумка выходного дня, она готовила себе омлет, и тут зазвонил телефон. На определителе высветилось «не опознан», и она решила, что, возможно, это родители из Нигерии. Но звонил телефонный агент, юный американец, предлагавший междугородние и международные звонки подешевле. Она всегда сбрасывала звонки таких агентов, но было что-то в голосе этого человека, из-за чего она выключила плиту и продолжила слушать, — что-то пронзительно юное, неутомимое, не испытанное, легчайшая дрожь, вроде бы нахрапистое дружелюбие клиентского обслуживания — но почему-то без нахрапа, словно он говорил то, чему его научили, но до смерти не хотел обидеть Ифемелу.

Он спросил, как она поживает, какие погоды стоят у нее в городе, и доложил, что в Фениксе довольно жарко. Вероятно, он первый день вышел на эту работу, наушник неудобно воткнут в ухо, а сам он отчасти надеялся, что людей, которым он звонит, не окажется дома. Поскольку ей было до странного жаль его, она спросила, есть ли у них тарифы для Нигерии дешевле пятидесяти семи центов за минуту.

— Повисите, я посмотрю Нигерию, — сказал он, и Ифемелу вновь занялась омлетом.

Он вернулся и сказал, что тариф тот же, но не звонит ли она в какие-нибудь еще страны? В Мексику? В Канаду?

— Ну, иногда звоню в Лондон, — сказала она. Гиника уехала туда на лето.

— Хорошо, подождите, посмотрю Францию, — сказал он.

Она фыркнула от смеха.

— У вас там что-то смешное? — спросил он.

Ифемелу расхохоталась еще пуще. Открыла было рот объяснить ему, в лоб: смешно, что он продает международные телефонные тарифы и не знает, где Лондон, но что-то удержало ее — его образ, может, восемнадцать или девятнадцать ему, тучный, розоволицый, неловкий с девушками, обожает видеоигры, никакого понимания бурных противоречий этого мира. И потому она сказала:

— Тут старая смешная комедия по телику.

— Ой, правда? — сказал он и тоже рассмеялся. Ей это разбило сердце — какой же он зеленый, — а когда он вернулся к ней с тарифами звонков во Францию, она поблагодарила его и сказала, что они лучше, чем те, какими она пользуется, и что подумает, не сменить ли ей провайдера.

— Когда вам лучше перезвонить? Если можно… — сказал он. Она задумалась, платят ли им комиссионные. Увеличится ли у него заработок, если она перейдет на его телефонную компанию? Потому что она перейдет — ей это ничего не будет стоить.

— По вечерам, — сказала она.

— Можно спросить, с кем я разговаривал?

— Меня зовут Ифемелу.

Он повторил имя с чрезмерной тщательностью.

— Это французское?

— Нет. Нигерийское.

— Ваша семья оттуда?

— Да. — Она стряхнула омлет на тарелку. — Я там выросла.

— Ой, правда? И давно вы Штатах?

— Три года.

— Ух ты. Круто. По выговору прям полностью американка.

— Спасибо.

И лишь после того, как отключилась, она почувствовала мерзость буйного стыда, залившего ее целиком, за то, что сказала ему спасибо, за то, что сплела гирлянду из его слов «По выговору прям полностью американка» и повесила ее себе на шею. Почему это комплимент, достижение — американский выговор? Она победила: Кристина Томас, бледнолицая Кристина Томас, под чьим взглядом она сжалась, как маленькое поверженное животное, теперь разговаривала с ней нормально. Само собой, она победила, но триумф этот был дутым. Ее мимолетная победа оставила по себе обширное гулкое пространство, потому что она присваивала себе — слишком долго — тон голоса и способ жить, которые были не ее. И потому она доела омлет и решила перестать изображать американский акцент. Впервые она заговорила без американского акцента тем же вечером на станции «13-я улица», склоняясь к женщине за стойкой «Амтрэка».

— Будьте любезны, мне билет туда-обратно до Хэверхилла. Возвращаюсь в воскресенье вечером. У меня есть студенческая льготная карточка, — сказала она и ощутила прилив удовольствия, придав «т» полноту в слове «льготная», не раскатав «р» в слове «Хэверхилл». Вот это по-настоящему ее, это голос, каким она говорила бы, если б пробудилась от глубокого сна во время землетрясения. И все же она решила: если дама из «Амтрэка» отзовется на ее акцент, заговорив в ответ слишком медленно, как с идиотом, тогда Ифемелу включит свой Голос г-на Агбо — манерное, сверхпристальное произношение, какому она выучилась в дискуссионном клубе в средней школе, где бородатый г-н Агбо, подергивая себя за истрепанный галстук, проигрывал записи Би-би-си на кассетнике, а затем заставлял учеников произносить слова еще и еще раз, пока не начинал сиять и не восклицал: «Верно!» Изобразит она — вместе с Голосом г-на Агбо — и легкий подъем бровей, какой ей казался высокомерным жестом иностранца. Однако все это не потребовалось, поскольку дама из «Амтрэка» ответила буднично:

— Покажите, пожалуйста, удостоверение личности, мисс.

И потому Ифемелу не задействовала Голос г-на Агбо вплоть до знакомства с Блейном.

В поезде было людно. Место рядом с Блейном оказалось единственным во всем вагоне, докуда хватало глаз, а газета и бутылка сока, лежавшие на сиденье, — вроде бы Блейна. Она остановилась, показав жестом на сиденье, но он смотрел прямо перед собой. Позади нее женщина протискивалась с тяжелым чемоданом, а кондуктор объявил, что всю ручную кладь следует убрать со свободных мест, и Блейн увидел, что над ним стоит Ифемелу, — как ему вообще удалось ее не замечать? — но делать он все равно ничего не стал. И тут всплыл Голос г-на Игбо: