Руслана поднимает глаза от прилавка и видит, что высокий седой мужчина и некрасивая рыжая женщина все еще стоят у дверей и отчаянно жестикулируют, размахивая исписанными ее нотами листком. Откладывает в сторону тряпку, вытирает совершенно сухие глаза рукавом халата и идет открывать, еще не зная, что она им скажет. И скажет ли вообще хоть что-нибудь.

Зима – не то время года, когда имеет смысл быть человеком. То есть обладать человеческим телом, состоящим из той же самой дурацкой материи, из которой сделано практически все вокруг. У большинства, я знаю, просто нет выбора, но у меня-то есть, так какого же черта?.. – вот о чем я думаю, когда сворачиваю с улицы Майронё в узкий проулок, ведущий к одному из боковых входов Бернардинского сада. Впрочем, официально считается, что это никакой не проулок, а самая настоящая улица; даже название у нее есть, в честь святого Бруно Кверфуртского, в монашестве Бонифация. Неукротимый, говорят, был миссионер.

Я тоже неукротимый миссионер – в своем роде. И наверняка поплачусь за это буквально в ближайшее время; правда, не отрубленной головой, а всего лишь простудой, которая, впрочем, пройдет сразу после того, как я утрачу человеческий облик. Надеюсь, задолго до утра. От всего сердца на это надеюсь, потому что ночь сегодня сырая и ветреная. И очень длинная. Самая длинная в году ночь.

Собственно, именно поэтому я и брожу по темным улицам в дурацком человеческом теле, одетом в не менее дурацкое человеческое пальто с длинными полами, романтически трепещущими на стылом речном ветру, и шляпу, проку от которой не больше, чем от тряпичной бейсболки, пока мои дорогие друзья сидят у камина, пьют крепкий грог, закусывают Тониными фирменными бутербродами с жареным мясом, брусничным вареньем и маринованными огурцами и задушевно крутят пальцами у висков, вспоминая меня. Ну, то есть крутят те, у кого в данный момент есть виски и пальцы, а остальные просто вздыхают с присущей всякому бесплотному духу ласковой снисходительностью: «Ну а чего вы хотели, он у нас псих».

Чистая правда. Я и есть псих, причем не только прямо сейчас, а все время, с короткими перерывами на кофе, ром и еду. Обычно это только на пользу – и мне, и моим делам. Но иногда возникают досадные осложнения. Одно из них случилось лет десять, если не ошибаюсь, назад, когда мне впервые пришло в голову отпраздновать самую длинную ночь года, исполняя заветные желания тех немногих счастливчиков, которых угораздит в полном одиночестве оказаться на улице после полуночи и встретиться со мной.

Это была моя собственная идея. Никто меня не заставлял, не подзуживал, даже не намекал: «А вот знаешь, то ли в Трансильвании, то ли в Новой Зеландии некоторые особо дурковатые местные духи в самую длинную ночь…» Нет, ничего подобного. Я сам все придумал. И поначалу был чрезвычайно доволен. Любое новое дело вызывает у меня неподдельный энтузиазм. Но стоит ему стать рутинной обязанностью, все удовольствие сразу насмарку, так уж я устроен – согласен, не идеально, но другого меня у меня для себя пока нет.

Вот и сейчас вместо того, чтобы радоваться приятной ночной прогулке, свежей декабрьской траве, благоуханию речной воды и относительно гуманной температуре воздуха – все-таки ощутимо выше нуля – я ругаю себя последними словами и в сердцах пинаю мелкие камни и пустые пивные банки, а они взлетают, искрясь и сияя, как падучие августовские звезды, только не с неба на землю, а наоборот. Это немного поднимает мне настроение. Я люблю устраивать бардак.

В общем, сперва мне очень нравилось раз в год выходить в город при полном параде – всемогущество! шляпа! пальто! – и исполнять желания одиноких прохожих, которые встретятся мне на пути, включая самые заветные и несбыточные, если кому-то хватит ума, вернее, безумия высказать их вслух. А потом надоело, но я все равно несу эту вахту каждую самую длинную ночь, поскольку чувство ответственности мне подсказывает: люди не виноваты, что тебе стало скучно, нельзя отнимать у них шанс на случайное чудо только потому, что тебе лень его совершать. Уж не знаю, откуда у меня вдруг взялось это треклятое чувство ответственности; человек, которым я когда-то был, особо им не страдал. Но потом оно как-то незаметно проклюнулось и расцвело буйным цветом; видимо, чтобы сахаром не казалась моя нынешняя развеселая жизнь.

Хорошо хоть мне хватило ума в самом начале придумать правило: не блуждать по городу всю ночь в поисках одиноких прохожих с несбыточными желаниями, а ограничиться первыми тринадцатью встречными. Не то чтобы количество имело принципиальное значение, просто чертова дюжина – смешное число.

Поначалу я, кстати, об этом жалел, потому что казалось: опросить бы побольше народу, происходило бы больше всякого интересного. Например, кто-нибудь вдруг пожелал бы устроить в городе нашествие инопланетян, или повернуть время вспять, или превратиться в звезду – вот было бы развлечение! Но люди, даже чудаки, которые в одиночестве бродят ночью по городу, обычно ничего невероятного не хотят.

Будем честны, добрая половина ночных прохожих хочет только одного – немедленно выпить. Не стану их осуждать, сам на их месте мог бы так осрамиться перед посланцем судьбы, когда был молодым дураком и возвращался с очередной вечеринки, прикидывая, как бы ее продолжить. В смысле где взять еще.

А остальные от меня обычно шарахаются, и их можно понять. Когда среди ночи какой-то подозрительный мужик суется к тебе с вопросом: «Чего вы хотите больше всего на свете?» – просто так, без каких-то условий, не требуя за исполнение желания ни десяти евро, ни поцелуя, ни даже бессмертной души, впору взять ноги в руки и удрать от этого идиота, пока не укусил.

Желания я действительно исполняю совершенно бесплатно. Но втайне всегда мечтаю о честном обмене на хотя бы краткий миг счастливой уверенности, что бывает возможно все.

В этом смысле городское население меня не особо балует. Я хочу сказать, слишком редко в чьих-то глазах вспыхивает безумная искра надежды: а вдруг, и правда, получится стать бессмертным волшебником или хотя бы просто научиться летать? Раз в год, в самую длинную ночь, я могу и такое устроить, мне все равно, насколько сложным окажется техническое задание, но никому даже в голову не приходит хотя бы в шутку попросить чего-нибудь невозможного. Собственно, поэтому мне и надоело исполнять их желания, а вовсе не из-за промозглой погоды. Хотя в сочетании с нашей обычной декабрьской погодой даже самое мелкое разочарование вырастает размером с многоквартирный дом.

Ладно, – утешаю я себя, – хватит, не ной. Осталось встретить всего одного человека, и можно возвращаться к Тони; надеюсь, эти проглоты оставили мне хотя бы один бутерброд. Двух часов еще не прошло, а дело считай закончено. И где твое ликование по этому поводу? А ну быстро давай ликуй!

Сегодня ночью мне и правда везет. Никогда еще не было, чтобы я так быстро управился. Даже в последние годы, когда зимы стали ощутимо теплее, а в городе появилось множество беззаботных туристов, которым плевать, что завтра будний день, мне навстречу мало кто попадается. Как нарочно прячутся от меня, вернее, от шанса на чудо. Видимо, далеко не всякая судьба способна вместить такой шанс.